Сказочки без границ - страница 7

стр.

смотреть, как тает в небе город-остров.

Три раза в неделю, два раза в году и однажды

Он пишет с ошибками, но я люблю его,
хоть правлю ошибки в начертанной вкось записке.
Я сплю с ним в кровати, как спят только с очень близким:
без масок, без поз, без пижамы — ну, без всего.
Ладонь его больше моей, и когда порой
ему позволяю вести, согревая пальцы,
мне кажется, что мой настывший за годы панцирь
вот-вот раскрошится, и после — не надышаться,
и это пугает — привычнее быть скалой.
Три раза в неделю, забыв разобщённость дня,
мы ходим за хлебом, вином и кошачьим кормом —
«…что, всё смолотил? ну не кот, а реально прорва!».
Мы много смеёмся, он любит смешить меня.
Но… «Но» — неизбежно, когда же без ложки дегтя?
Два раза в году я вхожу в потайной чулан,
и пляшет метла, и, грядущей свободой пьян,
мой кот антрацитовый точит о комель когти.
…И я возвращаюсь, отдав серебристому ковылю
горчащую тайну. Пусть думает, я не знаю,
что, слыша сигнал телефона, он замирает
и прячет глаза и немеет — он ждёт, что вот-вот из рая
придёт эсэмэска, короткая, как «люблю»…

Сказочка про море

Говорит, улыбаясь криво: «И как оно, море это?»
Отвечаю с ленцою: «Так, море себе и море,
не солёнее прочих.
Ну, разве одна особенность — Лета.
Лета в него впадает, привносит горечь.
Оттого поцелуи после купания терпки,
а ещё после ночи никто никого не помнит.
Да, у женщин нет возраста, есть состояние — „детка“,
а мужчин нет в помине.
На пляжной дневной жаровне
расплавляются сути, проходят метаморфозы —
в результате по берегу скачут одни сатиры.
Я же, веришь, со всеми общалась посредством прозы:
вавилонской, гортанной, пропитанной маслом мирры.
Я почти позабыла рифмы, но в том ли горе,
если было в избытке солнца, песка и ритма».
Он сжимает ладони.
Я знаю — хотел на горле
или там, предположим, на ручке опасной бритвы,
но не те времена, так что, зверь мой, души порывы,
зажимая в сведённых пальцах глухую ярость.
Перед плотным обедом уместны аперитивы,
но давно ничего, кроме вермута, не осталось.
Если ненависть — блюдо, её подают холодной.
Я в подобных изысках изрядно поднаторела.
Положи на уста печать, а ладонь — под стёгно
и вкушай не спеша.
Перемирие под омелой
будет кратким, как жизнь,
но пускай оно всё же будет.
Я готова искать живое под чёрствой коркой.
Пьёт, темнея лицом, но…
«В достатке воды в сосуде.
Я — живая вода, напомнить?
Пусть будет горько:
умирают не там, где терпко, а там, где пусто.
Убивает не тот, кто терпит, а тот, кто выждал.
Да, оно цвета ярости, вкуса моря, большое чувство,
и его тот лишь вынесет, кто был и прежде выжжен.
Этой осенью все соблазны созрели к сроку,
и во мне четверть крови течёт от премудрой Евы,
но ни персик, ни яблоко, полные сладким соком,
не сорву в этот раз, как ни бьётся о рёбра слева
беспокойная птица.
Я стала стратегом, милый,
и на этой войне нет ничьей, мне нужна победа».
Он вздыхает.
Он смотрит.
Он видит, как я красива.
Я люблю его.
… Сволочь.
Я взглядом уже раздета.
Но на этой войне, запомни…
Он знает тайну,
он целует мои запястья.
Он пахнет пряно.
Убирайся к чертям!
Останься…
Не трогай!
Дай мне…
Как же сладко…
я…
ненавижу…
Кентавр упрямый!

О ней

Женщина, стареющая по науке,
бережёт себя, избегает душевной муки,
в глицериновых масках изящные нежит руки,
в сутки спит не меньше восьми часов.
Поутру, выпив огненный кофе и раскрошив рогалик,
надевает духи, улыбку, задумчиво смотрит в дали,
добавляет игривый шарфик и в мир слетает,
и свистит над немеющей жертвой взгляда её лассо.
Впрочем, жертвы напрасны: ведь ей же слегка за тридцать
всю последнюю вечность — желание порезвиться
пересохло давно, так стоит ли из копытца
пить нечистую воду чьей-то чужой души?
Ни к чему, ни за чем, ни о ком — всё закрыто в прошлом,
настоящий момент блазнениям не испошлить.
Подкаблучник-асфальт льнёт покорно к её подошвам,
и не время её торопит — она спешит.
У стеклянных дверей, отразившись, поправит годы.
Козлоногий консьерж, косоглазый и криворотый,
узнавая, кивнёт, улыбнётся. Она у входа
на секунду замрёт, а потом в темноту шагнёт.
И запнётся опять — как всегда! — о сбежавший коврик,
в недра сумки нырнёт и почти преуспеет в ловле
одичавших ключей, откопает арбузный «Орбит»,