Скелеты - страница 17
– Мама говорила, ты в Японии.
– Вчера вернулась.
– И я вчера…
Он улыбался широкой растерянной улыбкой.
– Это судьба, – заявила она. – Ты чем-то занят сейчас? Я бы прошлась, посмотрела город…
– Нет! – обрадовался он. – Не занят. Ты не представляешь, как мне не хочется идти домой.
– Представляю.
Они зашагали по аллее. Улыбаясь друг другу, откровенно друг на друга таращась.
– Расскажешь, что ты делаешь на улице в такую рань?
– Сигареты покупаю.
– Восемь лет не покупал и…
– А давай начнем с тебя, – увильнул он от темы. – Ты надолго прилетела?
– Насовсем. Тошнит от суси.
– И как тебе родина? – он окинул жестом убегающий вдаль пустырь, кучки собачьего дерьма, остов гаража и рыжие холмы на горизонте.
– Я в восторге. Угадай, кого я встретила вчера, сойдя с автобуса? Чупакабру!
– Его встречают все здешние возвращенцы! – засмеялся Ермаков.
Ему было четырнадцать, а ей двенадцать, когда они поцеловались. Без языков, но в губы. Это он помнит?
– Но как тебя туда занесло? Не было страшно лететь одной?
– Я и тут была одна, – пожала плечами Ника, – мама умерла в две тысячи седьмом… про брата ты знаешь. Я полтора года проучилась в горном, но быстро поняла, что профессия геодезиста – это не мое. Бросила учебу, пошла работать официанткой, потом барменом. Не то чтобы официантка – «мое», – торопливо добавила.
– А танцы?
– Ну, я же в нашей «Грации» танцевала. Опыт какой-никакой был. Наткнулась на объявление в Интернете, прошла кастинг, заключила контракт.
– Я думал, это балет.
– Нет… такой мюзикл.
– Слава богу. Я балет терпеть не могу.
– И я… Я была самой старой танцовщицей в труппе. Двадцать восемь лет, меня бабушкой называли.
– Тогда я прадедушка. Песок сыпется, вон, – Ермаков кивнул под ноги, на размокшую желтую муку.
Они спускались узкой дорожкой к карьеру. Андрей расспрашивал про Токио. Метро, люди, кухня… Она рассказывала истории, которые будто и не наяву происходили или в чьей-то пропорхнувшей мотыльком жизни, а над черной бездонной водой клубился молочно-белый туман. Сколько раз они купались в ней, ныряли с валунов? Худенький подросток и нескладная плоскогрудая девчонка.
– Японцы до ужаса вежливые, – рассказывала Ника, – благодарят за любой пустяк по часу. Но дверь перед девушкой не придержат, не пропустят вперед. Инфантильные очень. Гламурные. Много работают и много пьют. Мазохисты… И не выговаривают букву «л»… Один парень… едва ли не из якудзы… втюрился в мою подружку. Выучил «люблю» по-русски и носился за ней, татуированный амбал: «Рубрю! Рубрю!»
Они засмеялись, стоя над мглистым обрывом.
– А ты на японском говоришь?
– Не! Я к репетитору ходила… Ну разговорный – кое-как, рэпера-тинэйджера, может, и пойму. Там грамматические формы относительно несложные. Сотню иероглифов накарябаю. Ага, из нескольких тысяч. Я сломалась на этом… транс… транскрибировании. Где «си», где «ши» или «щи»… поливановская система, хэпберновская…
– А ты крутая, Ковач! – непритворно восхитился Ермаков, и ей было лестно.
Они брели по серпантину, выдолбленному и утрамбованному бульдозерами, вниз, к каменистому берегу, где забытым кусочком лета валялся потрепанный пляжный зонт, где повисали на ветках и скорченных черных корягах клочья тумана.
Ника забыла, когда она гуляла так непринужденно, тараторя обо всем, что придет на ум.
– Я тебе уши насквозь прожужжала Японией этой, – сказала она. Рука лежала на локте Ермакова. Завершив круг, они выбирались из гигантской воронки. – Ты же журналист, так?
– Не так. Я программу веду на областном канале. Про паранормальные явления. И лучше тебе не знать, какой это бред. Водяные, эльфы, привидения, – он замолчал на миг, почесал шею. – Товарищ мой, он моих рыбок сейчас кормит… на НЛО помешан. Мечтает, чтобы его похитили марсиане. И этот еще самый вменяемый.
– Блин, интересно же!
– Бывает и интересно. Только существует опасность захождения шариков за ролики. Если долго вглядываться в бездну…
– А как ты в Варшавцево очутился? Тут эльфов вроде бы нет.
– Это еще вопрос. Но я не ради эльфов. Все куда поэтичнее. Я, будучи юношей бледным со взором горящим, вирши сочинял. И кое-кто мне это припомнил. В четверг в ДК поэтический фестиваль состоится, а меня пригласили быть председателем жюри.