Скрепы нового мира - страница 14

— Пи.дец неизлечим.

Не боль, но отчаяние туманит глаза – черные корабли заглядывают в гости не только к генсекам и императорам. Бесценный источник знаний, единственная ниточка к прошлому, архив фотографий, все, абсолютно все в один миг уничтожено безмозглым дуболомом. Пользы для и прогресса ради… прочь бредовые мысли! Как я не догадался вовремя остановить дебила с наганом? Зачем мы вообще куда-то поехали? И вообще, почему мы не рванули через западную границу прошлой осенью? Пусть на носу предательский снег, пусть раскисшие от грязи тропинки и промозглый дождь… все равно это меньший риск, чем жить под носом у чекистов! Наивно надеялись, вдруг к власти в СССР придут вменяемые лидеры? Вот, можно сказать дождались – нам попросту не с чем к ним идти! Хотя идти-то теперь наверняка придется… не к вождям, но через границу, к архиву, оставленному год назад в сейфе швейцарского банка. Только бы дотянуть до лета…

Из самобичевательного транса меня вытащили рыдания Саши:

— Лешенька! Родненький!

— Гражданка, аккуратнее! У его ж ребра изломаны, не дай Боже, чего пропорет у ся внутре!

— Штаны-то у раны держи крепче, пока не перевязали!

— Господи, помилуй нас, грешных…

Оказывается, к нашему купе успела сбежаться куча народа; в достатке принесли и свечей.

Бодро шепчу:

— Сашуль, ты-то хоть сама в порядке?

— Да, да, — через щеки любимой тянутся дорожки слез. — Скажи, что у тебя болит?

— Душа, — пытаюсь пошутить я.

— Дурак! — робкая улыбка преображает лицо жены. — Напугал меня! Замер, как неживой!

— Задумался о судьбе нового мира, — честно ответил я.

— Ты, паря, не иначе в рубашке родился, — прокомментировал наше воркование незнакомый усач в шинели, накинутой прямо на белье. — Пуля-то прямиком в сердце шла. Ежели бы не зеркальце твое в блокнотике, быть беде.

— Уж лучше сдохнуть… — начал я, и тут же спохватываюсь. Поздно.

— Хи-и-и, — нервно прыснула рядом какая-то дамочка. — И правда дурачок!

— Нет! — вспыхивает в ответ Саша. — Он у меня самый лучший!

Теперь ржет конями чуть не половина вагона. Глупо злиться на нормальную реакцию нормальных людей. Спустя несколько секунд я, переборов боль, смеюсь сам, как бы не громче собравшихся в купе попутчиков.

Увы, недолго.

— Моя Тонечка умерла, — оборвал веселье бесцветный голос орденоносца. — Я ее убил.

Оказывается, наш стрелок-идиот все еще тут! Я повернул голову в его сторону, поймал взгляд.

— Извини, — кивнул орденоносец мне. — Так вышло.

Быстро поднял все еще зажатый в руке револьвер, приставил дуло к виску.

Бах!

— Седьмой, — зачем-то посчитал я.

До второго гудка остались минуты. Серые угрюмые люди из серых домов спешат в каменную клетку Электрозавода.[45] Я один их них, жалкая капля в водовороте человеческой реки. Я такой же как все. Мы променяли свежий сумрак весеннего утра на возню у тяжелых машин. Мы ненавидим бурый кирпич стилизованных под крепость стен и спрятанные за ними закопченные палки фабричных труб. Нас тошнит от вида идущих где-то рядом начальников, друг друга и собственного недобритого отражения. Вдобавок, персонально меня бесит растянутый между семиэтажными башнями проходной плакат с профилями Ленина и Сталина.

Перед распахнутыми дверями мужчины резко ускоряют шаг, женщины бегут: скорее, скорее в одну из очередей к табельным часам. К сожалению, тут нет огромных досок под номерные жестяные жетоны, нет и ленивых табельщиков, считающих недостачу с щедрой пятнадцатиминутной заминкой. Буржуйская механика пробивает время на бумажке с точным бездушием, стоит опоздать на долю секунды, и бухгалтерия без малейшей жалости вырвет штраф из получки. Рабочие пожинают плоды советской индустриализации – Электрозавод, вне всякого сомнения, новейшее предприятие Москвы, копия одного из предприятий немецкого концерна AEG. Еще важнее то, что он заказан и построен в тучные годы первого НЭПа,[46] тогда большевики еще не экономили на таких мелочах, как автоматизация кадрового учета.

Своя очередь всегда самая медленная. Минута, вторая, третья… наконец я впихиваю узкий листик личного табеля в прорезь часов, давлю на рычаг штампа, есть! Успел! Лезу за часами, посмотреть, сколько осталось на сей раз, но тут же останавливаю руку – тоскливый вой молотом бьет в уши.