Скрытый террор - страница 18

«Я хочу посоветоваться с вами насчет переезда в Южную Америку», — начал он. Дети знали, что сам-то он уже давно все решил. Все они были воспитаны так, что уважение и любовь к отцу были двумя неразрывно связанными чувствами, поэтому никто из них не стал возражать. Больше того, старшие девочки нашли перспективу переселения в новый дом чрезвычайно романтичной. Дэн был суров с дочками и не разрешал встречаться с мальчиками до тех пор, пока им не исполнится 16 лет, поэтому необходимость соблюдать все эти условности, живя в небольшом провинциальном городке, тяготила их гораздо больше, чем родителей. Младший Дэн был раздосадован, когда узнал, что бразильцы больше любят играть в футбол, чем в бейсбол. Но об этом он решился сказать лишь соседям, когда развозил по округе газеты.

Джозеф Митрионе сумел дожить до того счастливого дня, когда его сын надел шляпу шефа полиции, и успел этим вдоволь насладиться. Вдове же его теперь предстояло пережить нечто другое: она с тревогой наблюдала за тем, как Дэн готовится покинуть Соединенные Штаты. Мария Митрионе тоже однажды уехала из родных мест и с тех пор там больше никогда не бывала.

Ханка с детьми прибыла в Бразилию в сентябре 1960 года. Девочки, уже достаточно взрослые, сразу же полюбили ату страну.

Здесь, к югу от экватора, была еще зима, но проливные дожди настроения не портили. Бразилия была такой буйной и яркой, что после пыльных прерий Америки им казалось, будто их взору открылся, словно сквозь свежевымытые окна, совершенно новый мир.

Другое место, которое столь резко контрастировало бы с Ричмондом, подыскать было трудно. Еще со времен первых португальских мореплавателей путешественников неизменно поражало богатство Бразилии, которое не сводилось к одним лишь драгоценным камням и специям. И миссионеры, и искатели приключений в один голос заявляли, что страну населяют чудесные и красивые люди, по своему темпераменту не похожие ни на одну народность Европы.

Эта самобытность бразильцев сохранилась, несмотря на целые века колониального владычества. Стефан Цвейг был лишь одним из многих, кто пытался объяснить это. Какая-то мягкость, легкая меланхолия, писал он, резко контрастируют с динамизмом североамериканцев. Агрессивность и враждебность, казалось, просто растворились без остатка в этом смешении индейцев-аборигенов, черных рабов и иммигрантов из Южной Европы.

Некоторые португальские мореплаватели, такие, например, как Падре Фернао Кардин (1585 год), приняли пассивность жителей Бразилии за простую лень. Бразильцы сами где-то соглашались с такой оценкой. В этой связи они, смеясь, рассказывали, что, когда в 1500 году мореплаватель Педро Алварес Кабрал впервые ступил на бразильскую землю, из глубины джунглей он услышал голос: «Завтра!» — который отозвался эхом «Потерпи!»

Цвейг считал это свойство большим достоинством бразильцев. «Bce жестокое, зверское или хотя бы в малейшей степени садистское — чуждо бразильской натуре», — писал он. Сама история Бразилии подтвердила его правоту. Страна освободилась от португальского владычества без войны за независимость, а рабство было отменено там хотя и поздно, но без кровопролития. Бразильцы сами считали миролюбие своей типичной национальной чертой. Один исследователь бразильского искусства колониального периода писал: «В Бразилии, казалось, даже Христос уютно пристроился на кресте».

Португальская Бразилия во многом отличалась от испанской Америки, однако в сознании людей, живших к северу от экватора, все страны Латинской Америки представлялись одинаковыми. В результате сложился далеко не лестный стереотип.

Считалось, например, что латиноамериканцы слишком болтливы. («О господи! — ужасается англичанин в одном из романов Ребекки Уэст, когда жена сообщает ему, кого она пригласила на обед. — Неужели южноамериканцев? Их же потом не выгонишь!») Латиноамериканцы к тому же вспыльчивы и задиристы. За семь лет до революции в России в Мексике произошло широкое народное восстание. Его пример оказался заразительным и для соседей. Недаром с территории к югу от Рио-Гранде часто потом поступали сообщения о политических выступлениях. Многие считали, что в Латинской Америке много грязи. В этом, пожалуй, была доля правды. До 20-х годов нашего столетия Рио-де-Жанейро был одним из самых грязных городов мира. Там свирепствовала желтая лихорадка, многие жители болели туберкулезом, а сифилис был чуть ли не почетным знаком отличия местной молодежи.