Скудельные сосуды. Практика личной молитвы по преданию святых отцов. - страница 22
Можно видеть, /как они живут/, затерянные в пустыне, ожидающие возвращения Христа как законные сыновья ожидают возвращения отца или как войска ожидают возвращения царя, или как преданные слуги ожидают своего господина и освободителя. Они не заботятся об одежде, не беспокоятся о пище, но проводят время /в пении/ гимнов>270) и в ожидании пришествия Христа>271).
Этому ожиданию подчинен у них распорядок каждого дня.
Что касается ночного сна, то молись с вечера два часа, считая их от захождения солнца>272), а кончив славословие /Богу/, спи шесть часов>273), потом встань на бдение и бодрствуй остальные четыре часа>274). И в летнее время также; но сократи славословие и читай менее псалмов, ввиду краткости ночей>275).
Для измерения времени вместо точных часов, коих, разумеется, еще не было, служило то число стихов псалмов, которое, как знали по опыту, можно было прочесть за один час>276). Шесть часов сна, половина ночи>277), были вполне разумным количеством. Конечно, чтобы вставать ночью, требовалось определенное усилие воли. Нет ничего удивительного в том, что со временем первоначальное рвение ослабевало даже среди духовенства. По этой причине великий аскет Нил Анкирский настоятельно увещевает дьякона Иордана:
Если сам Христос, Господин всего, желая научить нас бдению и молитве, проводил «всю ночь в молитве к Богу»>278), также «около полуночи Павел и Сила, молясь, воспевали Бога»>279), и пророк говорит: «В полночь вставал славословить Тебя за праведные суды Твои»>280), то удивляюсь я, как ты спишь и храпишь всю ночь, и совесть твоя не осуждает тебя! Прими же, наконец, решение стряхнуть с себя сон, ведущий к смерти, и предайся неусыпной молитве и псалмопению>281).
* * *
Молитвенное бдение, которое и отцам-то давалось не без труда, требующее постоянного усилия воли, никогда не было простым аскетическим испытанием сил «ради победы над природой». Ибо «природа», так подавляемая, рано или поздно отстояла бы свои права.
Человек Библии и отцы имели различные основания для столь высокой оценки молитвенного бдения. Мы уже говорили об эсхатологическом «ожидании Господа», которое должно быть присуще каждому христианину. Оно придает времени совершенно новое качество, сообщая устойчивую цель его бесконечному потоку и запечатлевая таким образом всю жизнь, направленную к этой цели. Одно дело – «проживать свой день» и совсем другое – жить, «как мудрые, дорожа временем»>282), памятуя о том, что мы не знаем «дня Господня»!
Бдение рождает в молящемся то «трезвение», что предохраняет христианина от сонливости и от обольщения сынами тьмы. А трезвение духа, «утончающее» его, в отличие от сна, дух «огрубляющего», делает бодрствующего восприимчивым к видению тайн Божиих.
От того, кто, как Иаков, бодрствовал над стадом своим>283), удаляется сон, а если ненадолго и овладевает им, то такой сон подобен бдению. Горение сердца не позволяет ему провалиться в сон. Ибо он поет псалмы вместе с Давидом: «Просвети очи мои, да не усну я сном смертным»>284).
Кто дошел до этой меры и вкусил ее сладости, поймет сказанные слова. Воистину такой человек не упьется физическим сном, но удовольствуется лишь тем сном, что требует природа>285).
О том, что имеется в виду под этой «мерой» и ее «сладостью», можно догадаться по слову отца монахов преп. Антония Великого, донесенному до нас Иоанном Кассианом, который слышал его от аввы Исаака:
А чтобы вы получили представление об истинной молитве, я расскажу вам не о своем опыте, а об опыте блаженного Антония. Мы знаем, что он иногда стоял на молитве до того, что когда, во время молитвы в восхищении ума, взошедшее солнце начинало его жечь, мы слышали, что он в горячности духа взывал:
«Солнце, что ты препятствуешь мне, как будто для того и восходишь, чтобы отвлечь меня от блеска этого истинного света?»>286)
И Евагрий уверяет нас, что лишь с трудом дух наш способен днем видеть духовно постигаемый мир, поскольку при свете солнца чувства наши отвлекаются отчетливо видимыми вещами и тем самым рассеивают внимание духа. Ночью же, во время молитвы, этот мир открывается ему в созерцании, весь озаренный светом