Скуки не было. Первая книга воспоминаний - страница 25
Но это была ЕГО тема. Больная, кровная. И я боялся, что, затронув ее, вызову взрыв.
Каково же было мое изумление, когда, выслушав меня, он коротко и грубо вынес свой вердикт.
Да, сказал, стишок Маргарита сочинила дрянненький. И способ защиты выбрала дрянной. Так что «Старуха-хулиган» тут кругом права.
У нас не было другого выхода
Эта установка давала себя знать во всем. Во всех тогдашних его суждениях и оценках.
Однажды в каком-то нашем разговоре я в издевательском духе высказался о Берлинской стене. Сказал, что это сооружение позорит нашу страну. Он сказал, что «у нас» не было другого выхода. Я возразил, что выход был, и на его вопрос – «какой?» – легкомысленно ответил:
– Да отдать им Восточную Германию и всё тут! На что она нам!
Он отнесся к этому моему предложению так, как если бы оно исходило от двухгодовалого младенца. (Позже я узнал, что тот же выход из этой политической ситуации после смерти Сталина предлагал Лаврентий Берия, который младенцем в этих делах отнюдь не был).
Такой же снисходительный тон государственного человека, не желающего снисходить до разговора с обывателем и политическим недоумком, появлялся у него всякий раз, когда нам случалось говорить на политические темы.
Хмельного флота адмирал
Когда мы возвращались с похорон Фадеева – они были по самому первому разряду, гроб с телом усопшего был установлен в Колонном зале, – Борис сказал:
– Весь день сегодня вертятся у меня в голове строки: «Был он только литератор модный, только слов кощунственных творец…»
У меня образ того, в чьих похоронах мы только что участвовали, с этими строчками Блока ну никак не ассоциировался. Наверно, потому, что я плохо помнил это блоковское стихотворение. Вернувшись домой, перечитал его:
Перечитав, – понял.
Не с Фадеевым ассоциировались у Бориса эти строки, а с нескончаемым потоком людей, которые пришли на его похороны, и «с какой-то безотчетной грустью» приняли вряд ли заслуженные покойником «слова сочувствий», и эти венки, и «фраз избитых повторенья», все эти произносившиеся над гробом «никому ненужные слова.»
А что касается отношения Бориса к Фадееву, то его он с предельной определенностью выразил в таком своем стихотворении:
Обратное общее место
Однажды он увидал у меня на столе многострадальную рукопись Аркадия Белинкова «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша». Полистал, спросил:
– Это интересно?
Я ответил, что да, очень. Предложил:
– Хотите прочесть?
Он сказал, что да, не прочь. Но – без особого интереса.
Аркадий тогда только что закончил один из первых вариантов этой будущей своей книги и охотно давал его читать – не только близким друзьям, но и знакомым. Так что, предложив прочесть его Борису, никаких запретов и правил конспирации я не нарушил.
Рукопись он взял. Вернул быстро, дня через два. Вернул молча, ничего не сказав.
Я спросил:
– Ну, как?
Он ответил равнодушно, с некоторым даже пренебрежением: