Сквозь страх - страница 13
От берега тянуло прохладой, и пахло прелой водорослью. Небольшие волны тихо шелестели галькой. Красный бакен, чуть колыхаясь, отбрасывал на черную маслянистую воду неровные дорожки багрового света. За рекой, далеко от берега, мерцали редкие слабые огоньки. Но вот из-за облаков выглянула полноликая луна, и река, словно от радости, заиграла серебристым светом.
Измайлов еще долго смотрел на ночную жизнь реки, ощущая, что острота переживания несколько спала. Серьезная опасность на время вытеснила мысли о Дильбаре. Но чем дольше Шамиль сидел на берегу, тем больше мысли о девушке овладевали им. Эти мысли несли наслаждение, блаженство, подобное тому, которое человек испытывает, когда он вспоминает совсем недавние счастливые моменты своей жизни. Ему было хорошо, и необязательно нужно было для этого знать, что при перелистывании самых ярких страниц жизни подлинное наслаждение доставляют лишь те воспоминания, которые коротки и затрагивают свежие счастливые события. Длительные воспоминания, которые становятся смыслом жизни или смыслом существования на том или ином этапе, приносят в лучшем случае удовлетворение либо умиление, но не наслаждение.
Начавшийся мелкий дождь напомнил юноше о действительности. Он быстро встал и зашагал домой.
К утру дождь прекратился, и низко над горизонтом выглянуло рыжеватое солнце. Его слабые лучи лишь едва коснулись деревьев, переживающих пору осеннего увядания, и они, словно очнувшись, зацвели, засияли: золотым отливом березы и ивы, багрянцем клены, а рябины — яркой краснотой своих плодов.
— Ух ты! — удивился Шамиль. — Во красотища-то какая. Ну разве художник, завидев такое чудо природы, не написал бы этот пейзаж. Конечно бы написал. Не удержался бы. Вот бы сюда великого Левитана, певца осени. Еще родился бы один шедевр.
«Ужель такая красота сгинет через какую-нибудь пару недель, когда октябрь будет отсчитывать свои последние денечки, — с сожалением подумал юноша. — Оно, конечно, так. И превратится это великолепие в неприглядность, как город после сильного землетрясения». Разрушение чудного осеннего дворца природы трогало его сердце, и он вспоминал слова поэта:
За Чуманским урманом[5] виднелось скошенное поле, через которое змейкой вилась дорога. Издали дорога казалась нарисованной темно-коричневым карандашом на золотистом от стерни поле. Она, пересекая равнину поля надвое, упиралась в крайние дома деревни Каргали. На окраине деревни лениво махала крыльями ветряная мельница. С того места, где остановился Шамиль, кроме мельницы виднелись лишь печные трубы, больше похожие на головки спичек. Он видел и крошечную трубу своего родного дома, где родился и провел больше половины своей жизни. Радость нахлынула бурным потоком и выдавила из глаз прозрачные горошины слез. Горло перехватило. Ведь дома он не был целых три года! Столько времени не видел бесконечно дорогих лиц отца и матери! И Шамиль, уставший, но счастливый, чуть ли не бегом поспешил в отчий дом.
ГЛАВА II
АНАРХИСТЫ
…разверните Плутарха и вы услышите от древнего, величайшего, добродетельного республиканца Катона, что безначалие хуже всякой власти!
Н. М. Карамзин
Без правительства не может существовать… ни народ, ни человеческий род… ни весь мир.
Цицерон
Батька Махно с утра трубил сбор: приказал явиться в штаб отрядным, их помощникам и служивым из контрразведки, которую возглавлял Лева Задов.
В контрразведке с давнего времени числился и Димка Сабадырев, по кличке Мерин. И вот теперь ни свет ни заря кто-то хлопал его ладонями по щекам с такой быстротой, как при массаже, только гораздо резче.
— Вставай, олух царя навозного! Ну же! — хрипел над ним столь знакомый прокуренный бас родного дяди. — Ты же знаешь, Нестор Иванович ослушания не терпит. Выгонит из контрразведки-то, а може, велить и выпороть вдобавок. Вот дурень-то, нажрался горилки, а еще вученый. И все ета потаскуха Тоська. Спаивает парубков да выжимает из них, як из мокрых тряпок, последние капли сил, а заодно трясет и карманы. Уж больно охоча до золота. Ну погодь же, стерва! Я и до тебя доберусь, — всё больше распаляясь, долдонил начальник отряда Предыбайло. — Я те за своего племяша сделаю козью морду! Если надо, к батьке Махно пойду.