Сквозь время - страница 42

Капитан о чем-то подумал и, согласившись со мной, кивнул, давая отбой своим людям. Я, тем временем, взяла письмо из рук наемника и отпустила того с богом нести вахту дальше возле пассетто.

Вскрыть письмо мне не дали. Бордони довольно решительно выхватил его у меня из рук и, вскрыв печать, аккуратно развернул бумагу. Оторвав от письма кусок, передал Ванессе, которая, надев перчатку, тут же куда-то унеслась. Хм, вполне разумно, но тогда получается, Ванесса знает очень много, если на нее была возложена обязанность проверять мою почту на наличие различных не совсем полезных примесей. Кому ты предана, Ванесса? Надеюсь, что в игры этой безумной семейки ты не играешь, и молчишь в тряпочку. Не знаю, что именно писала Катерина, и что отвечал ей Людовико, но мне бы не хотелось, чтобы эта переписка дошла до Риарио, учитывая намеки Асканио. Тем временем, письмо было аккуратно слажено, и капитан держал его в руках, пока Ванесса проводила какую-то хитрую проверку.

Когда она вернулась, сообщив, что бумага чиста, по крайней мере, тот набор, что был дарован ей сеньором Риарио следов яда не зафиксировал, я с облегчением вздохнула, отметив предусмотрительность своего супруга в обеспечении безопасности этой идиотки Сфорца, за которой он чуть ли не сопли подтирает, если не сам лично, то кого-нибудь приставит исключительно для этих целей, если сочтет необходимым. Я, наконец, выхватила письмо, открыла его, пробежала по написанному взглядом. Черт, да какого хрена?! Разорвав его на мелкие куски, я бросила их на пол и прислонилась к перилам лестницы, которая вела наверх. Конечно, ничего экстраординарного не произошло, но кардиналы требуют еще двое суток для выполнения моих требований, и они просто поставили меня перед этим фактом, чтобы я не наделала глупостей, потому что моего разрешения для этой отсрочки им не требуется, и все уже согласовано с графом Риариао, о чем свидетельствовала закорючка внизу листа. О чем Риарио вообще думает и какую игру ведет сам, дьявол его раздери, и почему в таком случае, он ни разу не подал ни единой весточки в осажденный замок? И, как бы то ни было, Риарио был единственным, на кого я слепо надеялась, и сейчас принимать тот факт, что он склонился перед волей кардинальской коллегии я совершенно не хотела. И конклав они пока собирать не планируют, видимо, ищут с упорством, достойным восхищения, деньги, чтобы мне, наконец, заплатить.

Внезапно, кинжальная боль в животе пронзила меня до самого мозга, от чего я упала, теряя ориентацию, и еле сдержалась, чтобы не закричать. Боль никак не отпускала меня, но я все же попыталась сесть, взглядом отмечая, что вокруг меня начинает образовываться довольно приличная лужа крови. Я не понимала, что происходит, потому что от боли находилась на грани потери сознания, только почувствовала, как меня подхватили на руки и куда-то понесли. Очередная вспышка боли наконец отключила сознание, и я погрузилась в спасительную темноту.

Счет времени я потеряла еще внизу, но периодически приходя в себя и погружаясь в новую волну боли, я снова отключалась, иногда сама, иногда после того, как мне на лицо клали какую-то вонючую мокрую тряпку. После очередного путешествия из сознания в темноту, я забылась беспокойным сном, в котором я раз за разом смотрела одну и ту же картину, где мы с Ванькой пытаемся расшифровать написанное на этих чертовых табличках. Быть вираго — позор, плотно въелось в мой мозг, но видимо недостаточно для того, чтобы я это приняла и осознала.

Потом внезапно боль ушла. Я впервые за долгое время ощутила легкость и свободу, которой мне на хватало в теле Катерины. Открыв глаза, я увидела одну из акушерок, которая погладила меня по голове и поднесла к губам кубок с какой-то жидкостью. Покорно выпив то, что предлагалось, я спокойно уснула.

Самое интересное, что я прекрасно понимала, что это сон, ведь когда до этого я еще могла видеть Ваньку, одетого в кольчужный доспех русского витязя, сидящего верхом на коне? Эта картина показалась мне настолько нереальной, что я рассмеялась, глядя на его хмурое лицо. Вечно настроенный на позитив и иронию парень не может так выразительно хмуриться. Внезапно радость и веселье прошли, оставив только пустоту, тяжелым камнем упавшую мне в грудь. Я здесь совсем одна. И никакой сон не сможет заполнить одиночество, которое становится неотъемлемой частью моего существования.