Славен город Полоцк - страница 15

Олекса, посадской тивун Ратибор, посадники из Видьбеска, Менеска, Лукомли, житные бояре и многие иные.

Из глубины кресла, набитого конским волосом и обтянутого пурпурной тканью с золотым шитьем, Всеслав угрюмо глядел на своих советников. Был он худ, разговаривал отрывисто. Волосы скобой свисали на лоб, скрывая белую повязку, которой князь никогда не снимал.

После короткого молчания поп Зиновей осмелился сказать, отвергая какой-то упрек Всеслава:

— Знают, знают люди, что отчина твоя и власть от бога. А и ты помни слово божие, князь. Дозволяет бог воевать печенегов, половцев, хазар, касогов и иных поганых, а руського человека не велит.

Князь вскочил. Почему эти люди не желают понять его? Он повторил свой рассказ о полоцких купцах, ограбленных в Новгородской земле, о хулах, творимых новгородским епископом ему, Всеславу, о хитростях новгородских князей, и смоленских, и псковских, которые зазывают к себе подорожных греческих гостей и перехватывают лучшие иноземные товары.

Советники согласно кивали своими разномастными бородами. Перечислив еще несколько мелких и крупных обид, князь перешел к главнейшей, той, что была матерью всех остальных, из-за которой Всеслав бывал злым, жестоким и коварным. Он уже не рассказывал, а кричал, размахивая длинными руками:

— От первой жены крестителя Руси, Владимира, от Рогнеды, от его старейшего сына Изяслава мы, князья полоцкие, ведем наш род. Мы и есть законные наследники великокняжеского стола киевского. Почему же эти увертливые, хитрые, песьи Ярославичи, младшая ветвь Владимировых потомков, завладели им?

Это был давний спор между русскими князьями, злой и неразрешимый, стоивший уже немало крови. Сам Владимир убил своего брата Ярополка, чтобы завладеть его княжеством. По его примеру и сыновья, и внуки не переставали враждовать между собой. Святополк Владимирович, прозванный Окаянным, убил своих братьев Глеба, Олега и Бориса, но и сам был изгнан из Киева Ярославом. С Ярославом немало повоевал полоцкий князь Брячислав. Ныне оба мертвы. Ярослав оставил много сыновей, и споры между ними не прекращались. Но Всеслав-то знал, что это споры пустые: единственным законным наследником великокняжеского стола является он, князь полоцкий. Ради того он и храм святой Софии поставил в Полоцке, чтобы не кичились киевские князья, что, мол, единственный на всю Русь такой храм у них.

Но чем больше Всеслав горячился, тем более скучными становились лица его советников.

И вдруг Прокша-городник, представитель самого низкого сословия — сословия работных людишек, произнес:

— Двух сынов, княже, взято у меня на твои войны. Один в земле под Смоленском лежит, другой невесть куда девался. Скажешь — и сам-третий пойду. А семейные споры решать бы по-семейному, в дому, чтобы никому постороннему от них не страдать. Бей своих братьев-князей сколько сил хватит, а нам работать нужно. Буде же они тебя побьют — тоже нас не тревожь.

У князя даже дух заняло от этих дерзких слов. Хотел топнуть ногой — она не поднялась. Хотел словом оборвать подлого — горло не выпускало слов. А Прокша тем временем продолжал:

— Зачем города жечь? Зачем сотням людей гинуть ради твоих свар с Ярославичами? Зачем на Псков рать водил? А скольких назад привел? Зачем Новгород осаждал и Софии тамошней разор учинил?

В разговоре у Прокши часто дергалась кожа на скулах, кривился рот, а кулак, в который он зажал свою медно-красную бороду, стиснулся так, словно хотел выжать из нее воду. Вдруг Всеслав понял: вот так же, как в свою бороду, вцепился бы проклятый раб и его, князя, горло.

— Изменник, рудой пес! — с усилием вытолкнул Всеслав из себя.

Прокша побледнел, смекнул, что в азарте говорил несдержанно и дорого обойдется ему эта вольность. Уже оглянулся князь на боковую дверь, где стояли два вооруженных гридя. Но тут вперед вышел купчина Лавр, грузным своим телом заслонил Прокшу. Не давая князю продолжать, сам заговорил — взволнованно, смело:

— Что смольняне наш передград Ршу на себя числят — то незаконно. А и мы не раз и не два кривду им чинили. Три дни тому ты, княже, снарядил своих отроков на волоки караваны смольнян разорять. А ну, они на твоих купцов отряд нашлют? Кто выгадает? Никто. А кто прогадает? И мы, и они. Вели же, княже, тех отроков назад призвать. — И Лавр по памяти процитировал: «Боле же чтите гость, откуда же к вам придет; ти бо, мимоходячи, прославят человека по всем землям, любо добрым, любо злым». — И закончил с поклоном: — Не гневайся, княже, на чистом слове.