Славен город Полоцк - страница 16

Но князь уже не мог не гневаться.

— Разве мы почали? — кричал он, не владея собой. — Они, смольняне проклятые!.. А гостей, что могут про нас и добрую, и худую молву по всем землям разнесть, не боюсь... Запомнил ты эти слова ворога моего Мономаха? Гляди!..

Стоявший позади княжеского кресла гридь подвинул кресло вперед, оно коснулось ноги князя, тот опустился в него и дважды кивнул, что означало разрешение всем садиться.

Князь молчал, молчали и его советники, давая ему остыть. А когда он снова напомнил о вероломстве и хитрости Ярославичей, Лавр спокойно спросил:

— Кого, княже, наказывать — неужто всех русских людей?

— Нет русских людей! — выкрикнул князь. — Есть люди поляне, древляне, смольняне, кривичи... Есть и витьбляны, полочаны. А русские люди — что это?

— Совокупно, кто на русской земле живет, — отозвался Прокша, а Лавр добавил:

— А торг с кем же весть? Всех гостей отвадим — самим пропадать.

— Право князя над людьми от бога, — выкрикнул из своего креслица Зиновей, — и гневить его нельзя.

Это кстати сделанное напоминание притушило готовое снова вспыхнуть негодование Всеслава. Но тут же поп продолжал:

— А и право великого князя киевского над всеми русскими князьями от бога же, яко старшего брата над меньшими.

Это был призыв к Всеславу покориться Ярославичам, призыв неслыханно наглый, еще более дерзкий, чем речи подлого городника.

Гнев снова овладевал Всеславом. Но тут в комнату дошел звон колоколов, и в лице князя словно бы что-то дрогнуло. Медленно разгладились морщины у рта, исчезли тени в глазах. Князь подошел к окну.

Рядом с дворцом, превосходя его красотой и величием, возвышался семиглавый храм с золочеными куполами. Двадцать лет строил Всеслав эту церковь, предмет его гордости и плод его ненависти. Мнилось: поднимется полоцкая София вровень с киевской, а может быть, и затмит ее величием; надеялся тогда и митрополита киевского, имевшего титул «Всея Руси», склонить на свою сторону.

Но митрополит на освящение храма, состоявшееся месяц назад, не прибыл, а прислал вместо себя игумена Стефана, настоятеля Печерского монастыря. Сей же старец, казавшийся Всеславу немощным, сонным и безразличным, в своем слове к пастве неожиданно заявил: един-де на небе бог, а на Руси православие. Един и старший брат в семье князей русских, а кто против него свару заводит, тот и против бога.

«Разве ведома тебе воля бога, старец? Кто может ее ведать?» — вспомнив эту проповедь игумена, подумал Всеслав. Колокола его Софии звучали все громче. Умелые руки отливали их, умелые руки раскачивали их ныне, и все они, каждый своим голосом, повторяли одно и то же:

«Слуги князя, его тяглые люди и челядь — все, кто живет в его вотчине, — чтите князя и покоряйтесь его воле. Един бог на небе, един храм во имя святой Софии в земле Полоцкой и един в ней князь...»

Нет, хорошо все же, что он построил этот храм. Он, Всеслав, еще потягается за киевский стол... Жестом руки князь отпустил советников. Их мнение он выслушал, решение обдумает наедине и сообщит, когда найдет нужным.

Под утро, когда посад еще спал, а ночной сторож, устав бродить по многочисленным извилистым улочкам и тупичкам, присел под стеной товарного склада отдохнуть да и прикорнул неприметно, загорелась щепяная крыша над новым бревенчатым домом Прокши-городника, загорелась сразу со всех четырех углов. Никто не мог понять, как это произошло. До речки было шагов двести, другой воды поблизости не имелось. Разбуженные светом, соседи бежали к Полоте с деревянными бадейками, железными котлами, глиняными ковшами и иной посудой, какая у кого имелась. Но дом Прокши пылал уже гудящим костром. Вокруг дома бегал почти нагой Прокша, размахивая руками, что-то бессвязно выкрикивая, и сквозь гудение костра, откуда-то из нутра его доносился женский плач и вопль дитяти.

Первым оборвался плач, затем утихли вопли. Постепенно осел и огонь, унялась его пляска. И лишь бессмысленное и суетливое бормотание Прокши все не прекращалось. Он бродил вокруг пожарища и, где еще поднимался язычок пламени, бил по тому месту железной палицей, приговаривая: