Следствие… Том 1 - страница 40

Наконец, когда съехались все, кого коннетабль пригласил на охоту, дофин обратился к собравшимся:

— Монсеньёры, наверное, сегодня нам с вами предстоит обсудить и решить ещё что-то очень важное. Вокруг замка собралась огромная масса простолюдинов. Они ничего не требуют, но надо полагать — потребуют. Однако, прежде чем перейти к этому вопросу, давайте решим вчерашний. Итак, я слушаю вас, — Карл кивнул коннетаблю.

Тот выпятил живот, обхватив его руками.

— Ваше величество, зачем нам рисковать тем, что уже имеем? Впереди, если мы продолжим войну, нас ждут новые испытания, новые жертвы и, конечно, — затраты. Если мы пойдём на Реймс, нам предстоит пройти около сотни лье с тяжёлыми боями. На пути к Реймсу мы должны будем штурмовать три сильные, хорошо укреплённые крепости, которые по мощи не уступают, а превосходят Жоржо, Менг и Божанси вместе взятые. В общем, я — против. Во всяком случае, сейчас.

— А когда же, по-вашему, мы сможем возобновить военные действия? — спросил дофин.

— Не раньше осени, — ответил коннетабль.

— Почему? — не отставал Карл.

— Раньше нам не собрать денег.

— Только новый урожай даст нам новые поступления в казну, — вставил слово Президент счётной палаты Симон Шарль.

— Монсеньёр Симон Шарль без сомнения прав. Не менее прав и сир Ла Тремуйль. — Вытянул шею граф Гокур. — Действительно, даже если прибегнуть за помощью к Генеральным штатам, раньше осени из них нам не вытряхнуть. А вот если провести заём сейчас, мы сможем выступить и через месяц, а то и раньше.

— Граф, насколько я понял, у вас денег нет? — поспешил с вопросом на ответ коннетабль. Так вот, у меня тоже сундуки пусты.

— У меня — тем более! — Алансонский закинул нога на ногу, скрестил на груди руки, пожал плечами и наклонил голову вперед. Я, как и многие из вас, живу на одно жалованье.

— Всё, что я мог бы дать, я смогу не раньше прихода в Реймс, — проскрипел де Шартр. А сейчас у меня нет и старого экю.

— Сеньор дофин! — громко сказала Жанна, и все присутствующие вздрогнули.

Граф Виндом криво усмехнулся и, склонившись к уху Гаривеля, тихо сказал:

— У этих деревенских все наоборот: у себя в деревне наследника называют королём, а попав во двор, — дофином.

Гаривель хихикнул.

— Это первое слово, которое они узнают здесь. Деревня!

Бурбон шепнул Маше:

— Она уже полгода при дворе, а до сих пор не знает этикета. Лезет, не дожидаясь, когда дофин обратится к ней.

— Выскочка, — ответил прелат.

Ла Тремуйль чуть повернулся к де Шартру.

— На его месте я не заметил бы её слов.

Старый прелат-политик оскалился и кивнул.

— Я тоже.

Губы Ла Тремуйля ревниво искривились, а сухое белое лицо де Шартра побагровело, когда дофин, вместо того, чтобы пропустить её обращение мимо ушей, вдруг нашёл её глазами в толпе придворных и откликнулся:

— Что, Жанна?

— Ваше величество, — Жанна вышла на середину зала, — если у вас нет денег, не беда — все рыцари, герольды, солдаты, пажи и простолюдины согласны служить мне и вам в этом походе без жалованья. Они говорили мне, что пойдут за мной куда угодно. Я клянусь, ваше величество, что приведу вас и ваше войско в Реймс, где вы будете коронованы. Все, кто вызвался идти со мной в поход, пришли сегодня под стены этого замка, чтобы высказать преданность и поддержку вам. Давайте, ваше величество, выйдем и объедем собравшихся.

С видом именинника дофин оглядел приближённых.

— Пойдемте все, — предложил он и первым направился к выходу.

Когда дофин и Жанна в окружении свиты выехали из ворот Сюлли на конях, они были встречены радостным и раскатистым возгласом:

— Vive-e-e! Viva-a-a-at! Viva-a-a-a-at!!!

Так под ликованье многотысячной толпы они объехали вокруг замка и вновь въехали в ворота.

Через несколько дней в полдень армия остановилась под стенами Осера.

— Месье Паскерель… Мои помощники учат меня военному делу, помогают мне составлять военные послания. Герольды переводят речь английских пленников. Почему же вы не обучаете меня наукам? Я не против того, чтобы научиться читать и писать, — сказала Жанна своему капеллану.

— Я тоже не против этого, просто мне казалось, что ещё не прошло время. То есть некогда.