Слово о сыновьях - страница 39

Ровно двенадцать. Слышится шум шагов. Ага, смена караула. Заступивший на пост часовой быстрыми шагами ходит взад и вперед вдоль проволочного заграждения. Видимо, ему со сна холодно, может, и страшно. Да когда же он остановится, наконец? Так ведь не нападешь: чего доброго, шум подымет. Неужели так прошагает всю ночь? Нет, остановился и, привалившись к столбу, застыл на месте, будто задремал.

Виктор Петров, подкравшись сзади, бросается на него, ловко снимает часового.

Тем временем Борис кусачками успел разрезать проволоку и сделать проход в заграждении.

— Готов, — шепчет ему Виктор.

Анатолий и Боря бегут к бараку. На дверях висит замок. Боря ловко взламывает его и входит в низкое длинное помещение. Разбуженные возней у двери, пленные настороженно всматриваются в незнакомых пришельцев и не могут понять, что произошло.

— Выходите, товарищи, — негромко обращается к ним Анатолий. — Быстрее выходите, пока немцы не всполошились.

Минута колебания, и вдруг раздается чье-то приглушенное восклицание:

— Братцы, это партизаны!

— Да, партизаны, — гордо подтверждает Боря. — Выходите скорее.

Шум, движение, объятия и радостные, идущие от сердца слова благодарности:

— Спасибо, братцы…

Через несколько минут барак опустел.

Немцы и их прислужники полицаи с ног сбились в поисках партизан. Они облазили заброшенные шахты, прочесали приречный лесок, рыскали по чердакам домов. Но нигде ничего не нашли.

А по городу, по хуторам и поселкам шла молва о подвигах неизвестных смельчаков. Кто-то сжег скирды с хлебом, которые немцы собирались обмолотить, а зерно отправить в Германию; кто-то напал на охрану, гнавшую скот на бойню, и отбил стадо; кто-то взорвал склад с горючим.

Над городом чаще проносились советские самолеты. А на востоке все явственнее слышался отдаленный гул дальнобойной артиллерии.

В ночь под новый, 1943 год молодогвардейцы провели последнюю боевую операцию, закончившуюся для них трагически.

У клуба имени Горького остановилась немецкая автомашина, доверху нагруженная какими-то тюками. Комсомольцы тотчас выяснили, что в тюках запакованы подарки для немецких солдат, и, выждав, пока шофер отлучится погреться, похитили несколько мешков и спрятали их в подвал клуба имени Горького, в котором Женя Мошков руководил кружком самодеятельности.

Приступая к этой операции, комсомольцы думали о большом, благородном деле. Они надеялись сбыть подарки на рынке, а вырученные деньги раздать многодетным женщинам, мужья которых сражались в Красной Армии.

Немцы сразу заметили пропажу и, вызвав полицию, произвели обыск в ближайших к клубу домах, но ничего не нашли. На другой день полицейский, которому было поручено искать исчезнувшие вещи на базаре, задержал там мальчика, продававшего немецкие сигареты. На допросе мальчик сначала сказал, что выменял сигареты на кусок хлеба. Ему не поверили, избили и бросили в холодную. Не дав опомниться от побоев, его снова вызвали на допрос, на этот раз в камеру пыток. Мальчик испугался и сказал, что сигареты ему дал Мошков, а других он не помнит.

Мальчика выпустили. Но спустя час в клубе были арестованы Женя Мошков, затем Виктор Третьякевич. Сережа Тюленин, находившийся в это время за кулисами, немедленно сообщил об аресте Туркеничу, Кошевому и другим молодогвардейцам.

Узнав об аресте своих боевых друзей, Ваня Земнухов пошел в полицию — пытался доказать, что они ни в чем не виноваты. Домой Земнухов не вернулся, он тоже был арестован.

Первого января Боря с самого утра слесарничал дома. Я попросила его сделать ручную крупорушку, чтобы смолоть зерно и напечь по случаю праздника пшеничных лепешек.

Он усердно взялся за дело, предвкушая сытный новогодний завтрак. Закончив возиться с крупорушкой, он встал с табуретки и шутливо сказал:

— Ну вот, мама, мельница готова. Можно засыпать зерно.

Пока я возилась со стряпней, Боря куда-то уходил, видимо, в штаб. Вернулся он взволнованный, побледневший. Он бесцельно шагал по кухне, не находя себе места, и, улучив момент, шепнул мне:

— Мама, надо поговорить. Выйди в сад.

Торопливо накинув на плечи платок, я вышла следом за Борисом. Мы сели на скамейку, и Боря с трудом, словно ему сдавило горло, выговорил: