Слово о сыновьях - страница 38
Лесная настороженная тишина, запах опавшей листвы, знакомый лесной уют навеяли Борису что-то родное и близкое. Глубоко вздохнув, он чуть слышно запел:
Женя слушал, затаив дыхание, удивленно глядя на друга.
— Красивая песня, — задумчиво сказал он, когда Боря умолк. — Жалко только, слов не понимаю.
— Про лес тут говорится. — И Боря тихонько, по-русски, повторил:
— А знаешь, на кого мы с тобой сейчас похожи? — оборвав песню, вдруг спросил Борис.
— На кого?
— На гайдуков. Когда-то давно-давно, когда в Молдавии пановали турки да еще изменники-бояре, лучшие люди из народа уходили в леса. Там они собирались в отряды и вели борьбу против угнетателей. И народ любил их, песни про них складывал, сказания. Вот послушай:
— Кодрян — это один из гайдуцких атаманов. Еще были Тобулток, Бужор…
— Не удастся! — убежденно повторил Борис.
С минуту оба молчали. Оба думали о том, что пройдут годы и народ сложит новые песни о новых гайдуках — обо всех тех, кто, не жалея жизни, боролся с врагами родной земли за счастье народа.
— Вот кончится война, разобьем немца, и приеду я к тебе в гости, в Молдавию, — мечтательно заговорил Женя.
— Обязательно приезжай. Понравится тебе моя Молдова, ох как понравится — уезжать не захочешь!
— Она и так уже мне как-то во сне приснилась — так ты ее расхвалил. Да только и у нас хорошо.
Сумерки сгущаются, уже не видно очертаний деревьев. Где-то за городом застрекотал зенитный пулемет. Нервно прощупывает темноту прожектор, и опять все стихает.
— Наши самолеты не дают фашистам спать.
— Пора, — говорит Боря.
Вот и насыпь. На столбах напряженно гудят провода. Гаечным ключом Боря разъединяет на стыке рельс и подкладывает мину.
Потом ребята опять прячутся в чаще леса. Время будто остановилось. Нервы так напряжены, что слышен стук собственных сердец. Боря частенько посматривает на часы и прикладывает ухо к земле. Где-то слышится отдаленный грохот. Он все ближе, слышнее. Вот уже видны выбрасываемые из трубы искры, и в ночной тишине резко отдаются тяжкие вздохи паровоза. Поезд неумолимо движется к роковому месту…
— Нам самим было страшно, — рассказывал потом Боря. — Прижавшись к земле, мы ожидали взрыва… И тут как грохнуло! На том месте, где мы подложили мину, — треск, грохот… Вагоны наскакивают друг на друга, валятся под откос… И крики… Даже волосы встали дыбом. Мы бросились в лес. Казалось, что за нами гонятся немцы.
Только на опушке ребята остановились. Перед ними лежала донецкая степь. Внизу в еле брезжущем рассвете виднелся Краснодон.
— А здорово получилось! — отдышавшись, сказал Женя.
— Здорово, — согласился с ним Боря. На радостях они обнялись.
Через несколько дней Виктору Петрову, Анатолию Попову, Володе Рагозину, Жене Шепелеву и Борису была поручена еще более трудная и рискованная операция.
В лесхозе на хуторе Погорелом работала большая партия военнопленных красноармейцев. Штаб «Молодой гвардии» решил вызволить их из фашистской неволи.
Вечером ребята собрались в лесу у хутора Погорелого. У каждого был револьвер и финка. А Боря, кроме того, рассовал по карманам отвертки, кусачки, отмычки.
Военнопленные жили в бараке, обнесенном колючей проволокой. Вдоль нее, поеживаясь от пронизывающего осеннего ветра, прохаживался немецкий часовой.
Ребята залегли неподалеку от барака. Надо было дождаться смены караула. Тихо. Только шумит в лесу ветер да чавкают по грязи шаги часового. На руке Бориса тоненько тикают часы, желтым фосфорическим блеском светятся цифры. Короткая стрелка будто остановилась. А сырость от земли подбирается к ногам сквозь намокшие ботинки, холодок заползает на спину. Встать бы, размяться, побегать. Но нельзя даже шевельнуться, чтобы не привлечь внимания часового.