Слуги в седлах - страница 9

Он посмотрел на писаря, писарь — на него.

— Это два американских журналиста. Хорошие ребята. Мы вчера вечером вместе посидели за бутылочкой. Лошадки просятся на фронт. Ты, наверно, можешь помочь. Они состряпают историю об армии, которая возвращается на новую границу, — протараторил Каллэ. В цивильной жизни он был текстильным фабрикантом.

Финская армия, подтягивающаяся к границе, определенной Московским миром, обманутая, присмиревшая, подчинившаяся превосходящей силе, — все это он остро чувствовал.

А эти синеглазые братья лезут туда. Интервью, сенсации. Совсем недавно их газеты тоже состояли в компании одержимых крикунов, уверявших Европу, что Финляндия показала всему цивилизованному миру образец гуманизма. Будто все могло разом перемениться. Теперь тот же цивилизованный мир видит в этом сенсацию: поглядите, как маленькая финская армия, побитая, отходит к новой границе. Вот остатки героической армии... Как могло случиться, что даже Каллэ в такой день приходит с подобными предложениями?

— Если ты поможешь, эти ребята в долгу не останутся.

Он махнул рукой.

— К счастью, не могу. Единственное право, которое я имею, — посадить тебя на гауптвахту.

Каллэ усмехнулся.

Он объяснил американцам, что его начальник не может им помочь.

— Правда ли, господин капитан, что финские отряды шли в отчаянную контратаку под звуки государственного гимна? — спросил один из них.

— Да, правда, и архангел Гавриил командовал взводом, — огрызнулся он. К подобным вопросам он уже привык: каждую неделю принимал иностранных корреспондентов и давал интервью. Эти тоже, конечно, сочинили беседу с ним еще до того, как явились сюда.

— Ну, ладно. Только эти ребята здорово бы расписали... Да, вот еще что... Торговый советник Туунанен просит узнать у командования Каннасской армии, жив ли его сын. Боится сам спрашивать. Там, говорит, какой-то сердитый офицер сидит. Сам губернатор, говорит, стал наводить справки о своем сыне, как только объявили мир, и ему ответили, что эта сволочь еще жива. Туунанен просит, чтобы ты про его сына узнал.

— И пальцем не шевельну ради Туунанена, — ответил он, испытывая удовольствие оттого, что какой-то офицер так срезал губернатора.

— Как знаешь, я ведь тебя не заставляю, — сказал Каллэ.

Стыдно. Все стыдно. За этих прощелыг, за Каллэ, за себя, Я сначала тоже так думал: жив ли мой сын? Мой сын. Хотя вся армия раздавлена. Хотя сотни тысяч людей остались без крова. Я думал только о своем сыне.

— Я занят... Пожалуйста, катитесь к дьяволу... Идите вы... Делайте что хотите, только проваливайте отсюда... Слышишь, меня тошнит...

Американцы поняли его по тону. Они попятились к двери.

— Не горячись, — сказал Каллэ. — Не хочешь помочь — не надо, мы кого-нибудь другого найдем, кто сможет и захочет... Пошли, ребята, потолкуем с начальством поважнее.

Когда они вышли, он посмотрел на писаря.

— Снова мир на земле, — сказал писарь и усмехнулся.

— Да. И паразиты со всего света подымают головы.

— Эй, папа.

Это Эса. Он встал, подошел к двери и спросил, что надо.

— Ничего, я ухожу. Будь здоров.

— Да, да, прощай. Уходи или приходи, только мне не мешай.

Он вернулся, раздраженный, и стал думать о заседании правления.

Хейкки Окса сидит за своим рабочим столом и передвигает на нем предметы. Надо ознакомиться с теми проектами, которые остались с прошлой недели. Надо дать на них заключение. Но мысли разбегаются.

Даже Хурскайнен, старый друг, не поддержал меня.

Вчера вечером состоялось заседание правления. Он доложил об истинном положении вещей. Господа члены правления держались корректно. Они не возражали и не поддерживали. Предоставили вопрос на мое усмотрение, просили как можно скорее подготовить отзыв. Отзыв будет послан исполнителям. «Как можно скорее» — значит в ближайшие дни. Сегодня утром директор уже звонил и торопил с положительным отзывом.

Первый раз в жизни его собственное мнение резко разошлось с мнением начальства. Забудь он о своих позициях, одобри решение правления, можно бы взять отпуск и отправиться в туристскую поездку по Италии. Это была бы награда за покладистость. Скоро пора на пенсию, какой смысл затевать споры с крупными объединениями?