Служебный гороскоп - страница 13

— Не считает меня начальство забулдыгой, то-то и оно. Им бумага меня заслонила. Она для них — свет в окне.

— Пусть лишат тебя тринадцатой. Пускай твое фото на стену позора посреди города повесят. Переживем! И квартиру пусть не расширяют. И в одной комнате перекантуемся.

Муж погладил ее по голове.

— Прости, Клава, за худое слово, но стены позора я не переживу.

Дни текли однообразной унылой рекой, будто стружка из станка. Трудился Приставкин уже не творчески, автоматически. После обеденного перерыва отпрашивался с работы.

— Ты куда? — спрашивало начальство.

— В гастроном.

— А… Ну иди, дело нужное. А то опоздаешь к открытию.

И Приставкин бежал в гастроном, чтобы успеть к началу продажи спиртных напитков. В этот момент у магазина собирались граждане с синими носами. Приставкин вертелся возле них, вникал в их беседы, выспрашивал, вынюхивал, в общем, вел разведку. Может, кто-нибудь проговорится про ту ночь, похвастается, как он, мол, ловко обвел вокруг пальца наши славные органы? Впрочем, разговоры были чуть позже, до открытия магазина эти люди много не говорили, бурчали два-три слова сквозь зубы, стояли хмурые, больные, на Приставкина смотрели подозрительно, ведь чужой, ухоженный, уж не дружинник ли?

Чтобы развязались у них языки, приходилось с ними застраиваться в подворотнях, давать им рубли.

А как-то Приставкину достались очень колоритные типы: Федя Бекас, бывший театральный работник, и Лопух, знаменитый тем, что ему что-то такое в организм вшили, какую-то «спиральку», а он все равно закладывал за галстук, хоть его и не носил. Все его жалели, сочувствовали, потому что каждый стакан мог для него оказаться роковым. Это щекотало нервы, и Лопух был желанным в любой компании. Впрочем, он был не лишен налета интеллигентности: носил засаленную шляпу, вельветовые, выгоревшие, потерявшие цвет штаны, в них стакан. Однако в сравнении с Федей Бекасом выглядел попросту бродягой. Бывший актер и выпить умел, оттопырив мизинец, и тост изобрести такой красивый, дерзновенный, что пьянка уже казалась чуть ли не спектаклем.

Приставкин следил, как медленно, но верно приходили в норму их ранее едва ворочавшиеся языки, как оживали мертвые взгляды. От своей доли он отказался.

— Не пьет, значит, бывший алкаш, — уважительно сказал Лопух.

— Ну, человечище! — воскликнул Федя Бекас хриплым басом, от которого в подворотнях лаяли псы. — Зачем тогда застраиваешься?

— Условный рефлекс, — хихикнул Лопух.

Приставкин ждал, когда они захмелеют, чтобы приступить к расспросам. Начал издали:

— Я тут как-то в вытрезвитель угодил. Когда же это было? Ага. В ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое. Здорово! Обслуживание по высшему разряду. Мне понравилось, ей-ей. В ту ночь из вас никто там не был?

— Я там каждую ночь ночую, — сказал Лопух.

Он размахнулся и бросил бутылку в стену. На ней осталось грязное пятно. Федя Бекас вслушался в печальный звон осколков, назидательно заметил:

— Зачем посуду бьешь, человечище?

— С пьянством борюсь, — хмыкнул Лопух.

— Ты испачкал стену и тротуар. Главное, разбил бутылку, а ведь она — материальная ценность. Ты нанес государству урон на двадцать копеек. А нам их так не хватает, словно путнику в пустыне глотка воды.

— Я дам, — сказал Приставкин.

— Человечище!

Они снова застраивались, постепенно Приставкин узнал все их тайны — где пьют, чем закусывают, откуда берут свои мятые целковые, какой вытрезвитель предпочитают. Не знал только самого главного: те ли они люди, которых он ищет?

Потом они вышли на проспект. Приставкин, стыдясь спутников, отворачивался от знакомых, мечтал наклеить усы и бороду для маскировки. Только где их взять? В театре занять, что ли? У входа в пельменную они остановились и завели философский спор.

— Нет, братец, как ни толкуй, а духовное в человеке должно преобладать, — заявил Федя Бекас.

— Пустое! Человек — дитя природы, — возразил Лопух.

— Да, но ее венец, — патетически воскликнул Федя Бекас. И поклонился, будто на сцене.

— И все-таки человек не должен отрываться от земли, чего ему витать в облаках? — спорил Лопух, одолевший в жизни две-три умные книжки.