Служебный гороскоп - страница 7

Они стали медленно, но верно со мной, своим бывшим хозяином, сводить счеты. Мои бумаги перечеркивались жирным красным карандашом, проекты заворачивались обратно, за мной шпионили, все бросали меня на произвол судьбы. Я настолько пал духом, что однажды открыл Левой (теперь я вынужден величать их с большой буквы) дверь и даже поклонился. Это был легкий поклон, но все заметили, что он был подобострастный, почти лакейский. И в тот же день мой отчет не перечеркнули. С той поры я каждое утро мчался открывать двери, это был обязательный церемониал, я открывал и закрывал их, как швейцар. Двери были тяжелые, на пружине, отворять их ногой, согласитесь, было не с руки. Вероятно, именно это обстоятельство, моя беспомощность, и доставляло моим мучителям особое удовольствие, они вновь и вновь, безо всякой нужды, шествовали через двери. Только пройдут на службу и сразу уходят. Едва уйдут — возвращаются. Это была изощренная месть. Все во мне бунтовало.

И вот однажды, когда через дверь важно шла Правая, я больно прищемил ей палец. Она взвыла, то ли от боли, то ли от ущемления самолюбия, затрусила в медпункт, вышла оттуда забинтованная, а мой отчет в тот день не только перечеркнули, но и разорвали в мелкие клочки и пустили по ветру. Еще повезло, что я прищемил Правую, а не Левую, более сильную и злую, тогда бы мне не пересчитать синяков и шишек. Шутят, что безрукий — это тот, кто не имеет наверху руки. У меня были там руки, но я не имел их в прямом и фигуральном смысле.

А они все больше наглели. Уже ни с кем и ни с чем не считались, даже со своими обожателями. Как-то ко мне прибежал Булавкин с расквашенным носом и, часто шмыгая, стал молить меня призвать руки к порядку за рукоприкладство.

— Они дерутся!

— Но что я могу?

— Это ведь твои руки! Твои!

— Были когда-то мои, а теперь…

— И все равно ты должен что-то предпринять, чтобы они не распускали руки.

— А что?

Он огляделся по сторонам, едва слышно шепнул:

— Организуй заговор.

— Заговор?! Против рук?

— Ну да.

— Тсс! А кто нам разрешит бунтовать?

— Значит, надо испросить санкцию у рук.

— А как?

— Написать заявление и подать по инстанциям.

— А кто возглавит заговор?

— Сами руки.

Мы долго шушукались в темноте, перебирая различные варианты, поклялись молчать о нашем заговоре, но ноги сами понесли меня к РУКОводству в кабинет, а язык сам собой выболтал о заговоре. Впрочем, я опоздал, до меня уже успел побывать Булавкин и донес на самого себя. Я ждал санкций, но их не последовало, больше того, наши фамилии — моя и Булавкина — значились в приказе на премию. Оказалось, что и заговор-то был спланирован с ведома и согласия рук, чтобы выявить зачинщиков и недовольных.

Этой дурацкой ситуации не было бы конца, а моему рассказу финала, если бы однажды руки не рассорились между собой. Уж не знаю из-за чего: то ли власть не поделили, то ли Верочку. Впрочем, она сама потом говорила, что плела интриги, крутила динамо, так это называлось на ее языке, уходила от Левой к Правой, а от Правой к Левой. Замкнула их в любовный треугольник, как в камеру предварительного заключения.

Они стали врагами, их никто уже не видел вместе, они не ходили по коридору в обнимку, не шептались, если пути их пересекались, они грозно стукались друг о друга лбами, вернее, кулаками и гневно отскакивали в сторону. А однажды в конференц-зале был установлен ринг. Руки надели боксерские перчатки, по свистку судьи — судил я — начался бой. Махали полотенцами секунданты, светили софиты и юпитеры, люди заключали пари, делая ставку на Правую, хотя все знали, что она слабее. Бой был столь жестоким, что зрители хватались за сердце, а женщины в панике покидали зал. Потом ходили слухи, что, дескать, я подсуживал Правой, но это не совсем так, я не стремился к тому, чтобы кто-нибудь из них победил. Я хотел, чтобы проиграли они обе, как говорится, чума на оба ваших дома. Но, зная, что Правая слабее, я самую малость ей помог, чуточку затянул счет, когда она была в нокдауне, смотрел сквозь пальцы, если она применяла недозволенный прием, дал ей возможность выстоять.

Иногда казалось, что она уже не поднимется, что ей конец, но она вставала и упрямо шла в бой.