Служебный гороскоп - страница 8

— Целься в выбитый палец! — подсказал я Правой.

Она последовала моему совету. Левая взвыла от боли, все больше теряла силы, с трудом двигалась, и наконец они обе рухнули рядом, бок о бок. Я сосчитал до десяти и крикнул:

— Нокаут!

Раздался радостный вопль толпы. Ко мне подбежала Верочка и, не таясь, прижалась щекой к щеке.

— Ты победил! Прости меня, дорогой. Я опять твоя. Я все поняла. Я их ненавижу! Ты знаешь, они ведь и меня били. И за что? За какую-то чепуху! За измены…

Руки скулили, как побитые собаки, терлись о мои ноги, но смотрели на меня волком. Они избили себя столь жестоко, что нашей конторе уже не составляло большого труда от них избавиться. Руки сильны тогда, когда они вместе, когда одна рука поддерживает другую за локоть.

Ночью я не спал. Руки болели, ныли, чесались, будто были еще со мной. Хотелось курить, но зажигать спички зубами я еще не научился.

Заснул только под утро. На рассвете скрипнуло окно, что-то невнятно прошептала занавеска, кажется, сигнал тревоги, и в комнату влез гость в белой перчатке, за ним другой — в черной. Они были как день и ночь, объятые в одни сутки, в последние для меня сутки.

Я не сопротивлялся. С одной рукой, может быть, и справился бы, но две для меня были не по силам.

Руки взяли за горло, стали душить.

Все.

Проснулся Приставкин весь в ледяном поту. Стряхнул с себя сон, будто свинцовое одеяло. Глянул в окно, где забрезжил холодный, как похмелье, рассвет.

Он лежал рядом с теплым плечом супруги Клавы на широченной трехспальной кровати, именно трехспальной, тут не оговорка, осенью такие выбросили в продажу, Клава изловчилась, купила, он спросил тогда:

— А третье место для кого?

Она с улыбочкой ответила:

— Для любовника.

Итак, Приставкин проснулся, долго смотрел на стену, словно искал в замысловатых узорах ковра отгадку странного сна, тщился прочесть на стене пророчество. Что судьбой ему, Приставкину, взвешено, отмерено, определено? Ничего футурологического не вычитав, закряхтел, спустил на пол ноги, нашарил шлепанцы. Супруга зашевелилась.

— Сколько времени?

— Шесть.

— Охо-хо! Надо вставать, опять на весь день запрягаться. У тебя когда получка?

— Завтра. Сон я видел страшный, Клава.

— Какой?

— Вытрезвитель. К чему бы это?

— Может, к премии? Квартальной, а?

— Или, наоборот, к выговору. Начальник цеха вчера лютовал.

— Чего зря гадать? Давай вставать.

— Клава, у нас сонник был. Старинный. Глянь, а?

Клава прошлепала босыми ногами к книжному шкафу, сунула пухлую руку за книжные ряды, вынула оттуда замусоленную книжку с ятями, залапанную, зачитанную многими суеверными поколениями, листала, отыскивая букву «В».

— Вакса, ваниль, ведьма, вдовец, вор, вьюга, виселица, выстрел… Андрей, а вытрезвителя нету. Не значится.

— Видать, в те времена без него люди обходились.

Он шел на завод пешком. Ходьба успокоила его, сон забылся, осталась лишь железная кислота во рту, словно всю ночь ложку сосал.

И вот тут Приставкина вызвали в отдел кадров.

Начальник отдела кадров Ляпин стучал пальцем об стол, смотрел тучей и вообще был гроза грозой. Даже стула не предложил.

Показал официальный листок. Бросились в глаза крупные буквы «ЧП». Милиция сообщала заводу, что Приставкин попал в вытрезвитель, и предлагала принять к нему самые строгие меры.

— Ну что? — налегал Ляпин. — Может, ты там не был?

— Был, но во сне.

Ляпин заулыбался:

— Значит, сон в руку!

— В руку, дьявол, — кивнул Приставкин. — Знал, что добром не кончится. А она про премию толковала.

— Это еще про какую премию? — взорвался Ляпин. — Завод опозорил, а ему премию подавай. Теперь знаешь, что тебя ждет? Хоть ведаешь? Тринадцатая зарплата — долой. В отпуске был?

— Нет.

— Значит, зимой пойдешь. Твою путевку в санаторий другому отдадим. На расширение подавал?

— Подавал.

— Каким стоишь в очереди?

— Вторым.

— Последним будешь. Ты на всех пятно бросил. На всех! Во сне! Развел тут, понимаешь, мистику. Хоть бы уж признался. Вчера завод норму не дал. И пьянство — одна из причин.

— Я свою норму выполнил.

Ляпин смягчился.

— Знаю, ты хороший работник. Мы тебя другим в пример ставили. Что у тебя стряслось? Напился с радости или с горя? Как в вытрезвитель угодил?