Смелые люди - страница 11

— Товарищ старший лейтенант! Вы… живы!

— И ты здесь, Федя? — тихо отозвался раненый.

Я не мог объяснить почему, но от этого голоса вздрогнул.

— Здесь, здесь! Как я рад, что вы живы, товарищ старший лейтенант! — повторял сержант, усевшись у ног офицера. — Как же всё получилось-то?

— Дай, Федя, я отдохну, потом всё расскажу. Я двое суток не спал.

Я тоже поднялся и подошёл к раненому. Что-то родное, близкое показалось мне в его лице.

И вдруг…

— Яша! — вырвалось у меня.

— Вася! Вот где встретились.

— Ну, всё! Спи! — приказал я, — Потом обо всём поговорим…

Уже в вагоне, по пути в далёкий тыловой госпиталь, мой старый друг рассказал мне, как он жил после моего отъезда из родного села.

Прибыли в госпиталь, и я записал этот рассказ. А теперь я посылаю его вам. Он поучителен для всех, кто хочет стать храбрым. До свиданья, дорогие мои! Желаю вам силы, здоровья и успехов.

Ваш Василий Григорьевич».

На следующий день после уроков ученики собрались слушать рассказ, присланный полковником. Все быстро уселись на своих местах и с нетерпением ждали прихода Нины Ивановны. Вот она вошла с толстой тетрадью в руках, немного помедлила и стала читать. Полковник записал рассказ друга от первого лица, — казалось, Яша сам рассказывает о своей жизни.

После окончания сельской школы мне дальше учиться не пришлось, хотя мы с Васей и мечтали об этом. Отец постоянно ждал, что его скоро возьмут на войну.

— Останешься за хозяина, — говорил он, — сейчас не до ученья. Что мать будет без тебя делать.

Ожидания отца не были напрасными. Как-то зимним вечером к нам зашел староста и сказал:

— Собирайся, мужик, на войну. Чтобы завтра быть в городе.

Собираться было почти нечего — все уже заранее было приготовлено. Мать стала укладывать в мешок сухари. Отец вышел во двор, обошёл его, прощальным взглядом осмотрел старый осыпанный снегом вяз во дворе, колодец, скотину…

Я неотступно следовал за отцом. Небогатое наше хозяйство было в порядке. Но вот отец заметил, что в одном месте плетневая изгородь немного отвалилась от столба и велел мне принести мочалы. Он свил из неё веревку и туго подвязал плетень к столбу. Спали в эту ночь спокойно только маленькие сестренки. При тусклом свете коптилки отец давал советы матери по хозяйству. Я тоже внимательно его слушал. Потом и я уснул.

На рассвете мать разбудила меня и сказала:

— Ты оставайся с маленькими, а я отвезу отца в город.

Отец поцеловал спящих девочек и смахнул с лица слезы.

— А ты выйди, проводи нас, — глухим голосом пригласил он меня.

Мать не переставала плакать. На улице стояла уже запряженная в сани наша лошадь.

— Ну, сынок, прощай, — отец прижал мою голову к своей широкой груди. — Будь за хозяина. Помогай матери, не обижай маленьких… Трудно вам будет. Лошаденка у нас старая, береги и её… Может быть, я скоро вернусь.

Отцу что-то мешало говорить. Он произносил слова редко, как будто набирал силы после каждой фразы.

— Ну, прощай! Иди в избу, а то простудишься.

Первый раз в жизни я не послушался отца и продолжал стоять. Моё сердце сдавило словно клещами, но слёз не было.

Лошадь тронулась, а отец долго еще смотрел назад, на нашу избушку, на меня.

Заметно опустел наш дом. Раньше всё у нас шло размеренно, чётко. У каждого были свои обязанности, и выполнялись они без особого труда. А теперь я целыми днями работал во дворе и не успевал всего сделать. В нашем хозяйстве и были-то всего лошадь, корова да две овцы. Но и за ними нужно было два раза в день убрать в хлеве и в конюшне, надо было три раза накормить, напоить. По утрам приходилось приносить корм с гумна, дрова рубить.

Прибавилось работы и у матери. Ей приходилось помогать мне в уходе за скотом, чинить нашу одежонку, изыскивать деньги для уплаты налога. Она ездила со мной на мельницу, боясь, что я один надорвусь с мешками.

Я уставал, но никогда об этом не говорил матери. Мы жили надеждой на то, что скоро кончится война и отец вернется.

В деревню часто приходили извещения о гибели на фронте наших односельчан. То из одного, то из другого дома раздавались вопли и причитания, — от них у меня сжималось сердце. Некоторые возвращались с фронта искалеченными: без руки или без ноги. Завидев кого-либо из инвалидов, мать говорила: