Смерть господина Голужи - страница 5

Итак, он научился быть строгим, ибо уже считал себя важной персоной! По существу, все, что с ним за последнее время происходило, он воспринимал спокойно и с достоинством, словно все это, сколь бы ни выглядело невероятным, принадлежало ему по праву. О возвращении к прежнему тягостному существованию, проходившему между пыльной канцелярией и всегда пустой холостяцкой каморкой, он даже не помышлял.

— Ты навсегда останешься здесь, — убеждал он себя.— Здесь все это случилось!

Однако поздней осенью лицо его озарилось каким-то чудесным светом; одни решили, что в глазах у него отражается близкая кончина, в то время как определенного сорта горожане, склонные к подозрительности и оговорам, распространяли молву, будто господин Голужа неожиданно влюбился. Разумеется, никто не осмеливался расспрашивать его об этом, все уже давно убедились, как глубоко он презирает человеческое любопытство, из-за чего, собственно, о его прошлой жизни они и теперь знали ничуть не больше, чем в первый день, когда, тощий как жердь, одетый в черное, он необъяснимым образом появился в городке. Поэтому им оставалось лишь по-прежнему гадать и терпеливо ожидать дальнейшего развития событий.

— Он покончит с собой на днях, — раздалось чье-то восклицание, и мужчины, большей частью пожилые, заспорили, как он это совершит: на глазах у всех или потихоньку, днем или ночью, с помощью пистолета или ножа.

Самый известный в городе игрок, по этой причине должно быть, объявил, что у него можно заключать пари и к нему в дом бросились все, кто верил в свою удачу, и стали расхватывать, не глядя на цену, желтоватые купоны, на которых с помощью штампа, специально для этой цели вырезанного, был оттиснут синими чернилами лик господина Голужи с указанием предполагаемых дней и часов его кончины. Городок почти целиком включился , эту игру, с волнением ожидая результатов, так как главный и единственный выигрыш и впрямь был заманчив: месячная поездка на то самое море, которым пренебрег господин Голужа.

И только городские прелестницы не бились об заклад: таинственно улыбаясь, точно они сами сделались провидицами, они заявляли:

— Он не покончит с собой. Пока нет!

И в самом деле они были правы.

В это время его осенила жуткая мысль: все это добром не кончится, происходящее слишком невероятно, чтоб продолжаться в том же духе. Поэтому во время неизменно уменьшавшегося послеобеденного отдыха он, вместо того чтобы, как водится, немного соснуть, а сие он считал непременным условием долголетия, почти до самых сумерек стоял у окна, глядя поверх мутной реки на пустую и мокрую стерню, над которой метались стаи голодных ворон. Однако это опасение вскоре вытеснила иная мысль, которая по той самой причине, что была слишком прекрасна, наполнила его раскаянием и тревогой. Собственно, это было предположение, что, быть может, самим провидением ему было предначертано свершить великие дела, которые до сих пор игрою случая от него ускользали.

— Вот,— с горечью упрекал он себя,— если б в минувшей войне я не дезертировал, я бы

мог стать героем или генералом.

В подобном настроении его застал однажды, смиренно покашливая у него за спиной, директор гостиницы. Господин Голужа смерил его недовольным взглядом и продолжал смотреть вдаль, где по-прежнему без устали мельтешили вороны. — Простите, что осмеливаюсь докучать вам, но дверь была открыта, и я подумал, что…

— А разве не достаточно того, что я размышляю в этой вашей жалкой гостинице?

— Вы вновь размышляете о сути?

— Разумеется, — язвительно процедил сквозь зубы господин Голужа. — А тем, кто заключал пари, передайте, что они проиграли: мою смерть никому не дано запланировать или предвидеть, ибо она придет лишь в миг моего собственного озарения.

Так облетали дни: все более короткие и все более угрюмые. На городок обрушились все ветры, дожди и спелые бури: у реки стонали оголенные и промерзшие тополя. Все жители сидели по домам и без особой нужды не выходили на улицу. И только господин Голужа, несомненно и этим доказывая свое отличие от прочего люда, ежедневно прогуливался по главной улице, а затем, облокотившись на парапет моста, стоял над рекой, сражавшейся со льдом, пока стужа но пробивала подаренное ему пальто, изготовленные по особому заказу сапоги и толстый шерстяной шарф, связанный нежными ручками одной из утренних дам.