Смерть на Параде Победы - страница 4

стр.

– Профессионально, – тоном знатока согласился Джилавян, перешедший в МУР из госбезопасности в феврале сорок первого при разделе наркомата;[4] видимо, были у него на такой переход, по сути дела, – понижение, веские причины. – Но не очень. У профессионалов люди во время допросов не умирают. Да еще так скоро.

Сорвали только четыре ногтевые пластинки – с большого, указательного, среднего и безымянного пальцев левой руки.

– Четкая работа, – похвалил судебный медик Беляев, подняв с пола пинцетом окровавленную скорлупку. – Дантистская.

– Почему дантистская, Валентин? – сразу же насторожился Джилавян. – Хочешь сказать, что убийц среди коллег искать надо?

Убитый, Арон Самуилович Шехтман был известным на всю Москву зубным врачом. Даже Алтунин, у которого с зубами проблем пока не было, если не считать двух выбитых при задержании банды Паши-Карася, слышал о Шехтмане. Говорили о нем с придыханием, закатывая глаза кверху: «Ах, Семен Самуилович, золотые руки!». Арон Самуилович, насколько понял Алтунин, был и швец, и жнец, и на дуде игрец – ставил пломбы, вырывал зубы, делал коронки и протезы. Вот эти коронки проклятые его и сгубили. Где золото, там до беды недалеко. Особенно по нынешним голодным временам.

– Потому что четкая, – проворчал Беляев, рассматривая пластинку на свет. – Хороший дантист так зубы рвет – раз и нету!

– Хороший дантист сначала зуб туда-сюда поворачивает, а потом уже рвет, – тоном знатока заметил Джилавян. – И с ногтями так же надо – поддел, потянул, в глаза посмотрел, вопрос задал… Спешить нельзя. Ногтей всего десять.

– Это на руках, – влез с уточнением Семенцов. – А на ногах еще десять!

Джилавян посмотрел на него тем специфическим, полным презрительного недовольства, взглядом, каким солдаты смотрят на найденных вшей.

– А чо? – засуетился Семенцов. – Я ж правду сказал. Вот и доктор подтвердит, верно Валентин?

– Кому Валентин, а кому и Валентин Егорович, – Беляев не терпел панибратства, не любил ночной работы, недолюбливал Семенцова. – Гриш, тебе сказали, чтобы ты не топтался почем зря! Тебе что, больше делать нечего? Ступай, соседей опроси!

– Так спят же еще соседи, – возразил Семенцов и для верности посмотрел на свою трофейную «Сельзу» с удобным для ночных засад черным циферблатом. – Четверть пятого.

– А ты разбуди, – не сдавался Беляев. – Хоть что-то полезное сделаешь.

– Кончай прения! – на правах старшего, распорядился Джилавян. – Дима, ты со столом закончил?

– Угу! – отозвался эксперт научно-технического отдела Галочкин, сосредоточенно посыпавший графитовым порошком черный телефонный аппарат, который стоял на прикроватной тумбочке.

«Как у большого начальника», подумал Алтунин. В его представлении держать телефон возле кровати могли только те, кому звонят ночами. Кто, интересно, звонил покойному? Срочный вызов? Добрый доктор, спасите-помогите, зуб болит так, что мочи нет? Навряд ли Шехтман был из таких, кто по ночам к пациентам бегал. К нему, небось, в очередь за два месяца писались. А аппаратов два – один в прихожей на стене, другой – в спальне. Зачем? Странно, непонятно.

Все странное и непонятное Алтунин привык прояснять. Профессиональная привычка, иначе в сыщицком деле нельзя.

– Гриша, садись, писарем будешь! – распорядился Джилавян.

Семенцов без особой охоты присел к столу, положил на него свой новенький кожаный планшет, щелкнул еще не разработанным и оттого звучным замочком…

– А вот кто мне скажет, на хрена нашему покойнику такие тайники?! – громко поинтересовался из глубин платяного шкафа капитан Данилов. – Не закончись война и не будь он евреем, то я бы поставил стакан против бутылки, что здесь рацию прятали!

– На антресолях тоже емкий тайник, – отозвался Алтунин. – И под кухонным подоконником целый чемодан можно спрятать.

– Может, он там журнальчики похабные держал, заграничные, – сказал в пространство Беляев. – Служивые их из Европы пачками везут. Одинокий старичок вполне мог развлекаться…

– Женатый он был, – подал от двери голос дворник-понятой. – Семейный. Дочка замужем, отдельно живет, а жена в клинике лежит, с желудком у нее что-то. В четвертой.