Смерть подстерегает нас вчера - страница 7

АГА …

И снова - туда же.

- Так ты знаешь истину? - спросил церковный инквизитор, помахивая факелом и втайне надеясь услышать утвердительный ответ.

Пророк, привязанный к огромной охапке хвороста, почесал одну пятку об другую и сказал:

- Не знаю, и знать не хочу.

Он думал, что это его спасет. Но дальновидный инквизитор поднес факел к хворосту и стал смотреть, как сухие ветки занялись огнем.

- И не узнаешь - улыбнулся он.

Мне все время мерещится одно и то же - инопланетная микросхема. Отдельные ее элементы кажутся помещенными под микроскоп, другие напоминают мозаику мельчайших транзисторов и конденсаторов, третьи являются чем-то вроде биомеханических элементов.

Очень часто она предстает передо мной с разных углов. Сначала я не осознаю, что вижу ту же самую картинку только сверху или, на уровне глаз. И тогда печальный трепет и тоска овладевают мной. Микросхема кажется то загадочной, то грозной. Ее структура настолько сложна и совершенна, что разглядывая отдельные фрагменты невозможно ни сосчитать, ни запомнить расположение составляющих его пластин - они словно непрерывно видоизменяются как живые. Многие из них действительно напоминают каких-то живых существ, строение их тел абсурдно выверено, другие математически безупречно перемещаются вверх-вниз как игрушечные машинки.

Фильтры и генераторы смыкаются друг с другом во всех направлениях, образуя фрактальные комбинации и, продолжаются где-то в других измерениях, невидимых мне. Я испытал долгое гнетущее напряжение, пытаясь найти аналогии в имеющихся на этой планете микросхемах и все впустую. Даже при очень большом сходстве они выглядели разными. И я понял, что в микросхеме являющейся мне присутствовал Разум. Все прочие были лишь бездушным конструктором, тетрисом. Микросхема существовала во множестве измерений, их могло быть сколько угодно. Она продолжалась сама в себя, расширяясь и вырастая в размерах.

В первые годы наваждения я с непривычки отводил глаза, а теперь смотрю до головокружения. Перспектива постоянно меняется. Все зависит от перспективы. Японский иероглиф «Дерево» тоже похож вовсе не на дерево, а на раздавленное насекомое. Если взглянуть сверху.

Картины Эшера просто мультяшный прикол рядом с нею. Я хочу видеть ее всегда. И я понял, что вижу ее всегда. И всегда видел. В любой момент времени она неуловима как дзенский фокус. Не думать о белой обезьяне или, не думать о цветах в вазе на столе, на которые вы смотрите. Чтобы ее видеть, надо увидеть, что ее не видишь. Что-то родом из тайны, это точно.

Один человек покончил с собой, приняв чудовищную дозу отвара из корня мандрагоры. Он умер, а перед смертью сошел с ума. Мимо проходили врачи и другие люди, никто не мог ему помочь и они лишь смотрели на его вылезающие из орбит глаза. Он хрипел, а потом вдруг срывался на крик - и крик был физически ощутим, поражал все окружающее, затаскивал куда-то - это был не крик, а КРИК, ВОПЛЬ, ПИЗДЕЦ ВАЩЕ. Причем слово «ваще» - это продолжение слова «пиздец», а слово «пиздец» следует понимать в своем изначальном первобытном смысле.

Гибель всегда таится в расцвете, последний лишь всплеск бессознательного. Так у Шопенгауэра монотонно повторяется родовая травма перепрохождения. До того, чтобы зачать «сознание» еще миллиарды миров, многообразие разных видов, биологические коллекции, представляющие не больший интерес, чем транспортное средство. Умирание с кем-то - он знает то же, что и я - на моем месте. В его проекции, тени продолжающей двигаться в непересекающихся направлениях времени игра с тотальными результатами. Достигнув недвойственности, дальше - к непостижимости. Измерение воли - темная материя. Триумф присутствия, тоталитарный прагматизм. Долгая ночь длится змеей-уроборосом в открытой пасти которого, виден его ускользающий хвост.

Во сне я в Городе, всем говорю, что приехал. Открываю калитку, в саду гуляет Мамлеев. Мы же обменялись с ним письмами в 2009 году, на второе письмо Мамлеев не ответил. Мы идем через сад, сад превращается в кладбище, мы переступаем через могилы, вокруг уже лес. Мамлеев в очках, приглашает в Нью-Йорк в прошлом. Все в его книгах будто про судьбу человекоангела. Мамлеев написал мне что-то про мою концентрацию. Какая мистика, говорю.