Собери себе рай - страница 3

(Ян = Йоган (Иоганн) = Гонза (уменьшительно, Гонзик). Только девушек никогда Гонзой не называют). Тела у нее было очень даже много, а еще она была на шестом месяце беременности.

Он прошел в квартиру, а вышел лишь через три недели. "Потому что срочно нужно было сменить нижнее белье".

Их, в будущем, совместный коллега, поэт и художник Иво Водседалек, рассказывал, что, помимо отсутствия хотя бы минимальной потребности поддержания порядка вокруг себя, у Гонзы имелся еще более нехороший недостаток, который для окружения всегда заканчивался сложностями: она терпеть не могла быть одной. Бонди вспоминал, что количество ее любовниц и любовников шло на сотни. Один из них рассказывал, как посетил Яну дома. Они оба разделись, и Гонза его связала. Внезапно в комнату зашел какой-то другой голый мужчина, с которым хозяйка тут же отправилась в постель. На глазах того, связанного.

С Бонди она жила восемь лет. Параллельно она жила с его коллегой, причем, для обоих мужчин жестоким образом: "Лишь только ей удавалось переспать со мной, она тут же звонила Чернему, который тут же занимал в кровати мое место".

Бонди неоднократно сбегал от нее. "Но тут же она приезжала на такси и забирала меня. А я не был в состоянии перед ей сопротивляться. Говорил, что не люблю ее, но шел, словно теленок под нож мясника. Черны испытывал в отношении нее то же самое".

Гонза была дочкой Милены Есенской, журналистки и коммунистки, известной во всем мире как любовь Франца Кафки. Воспитанная дедом (сама Милена погибла в концлагере Равенсбрюк), Яна унаследовала миллионное состояние, которое спустила за год. Потом у нее было пять детей, но она настолько забрасывала их, что даже попала за это за решетку[5] (Много лет спустя под именем Яна Черна она написала о собственной матери увлекательную книгу, которую коммунистические власти сразу же после издания направили под нож. По-польски книга вышла под названием "Моя мать Милена и Франц Кафка" (MojamatkaMilenaIFranzKafka), издательство Akapit и Od nowa, Катовице, 1993 – Примечание Автора). Она сбегала от Черны вместе с Бонди, а от Бонди с Черны на целые недели. Им нечего было есть. Отец Бонди, будучи довоенным генералом, был лишен коммунистами военной пенсии и уже не мог давать им деньги, если не считать мелочи на трамвай. Тогда они выехали за город, где спали в каком-то рабочем общежитии, а днем, в Праге, нищенствовали, выпрашивая средства на ночлег. Так как они нигде не работали, то не имели продовольственных карточек. Доедали остатки в барах, подворовывали белье с веревок, велосипеды, коляски и сразу же продавали.

А потом в составе банды из нескольких человек они обворовывали родственников и знакомых (Крейцарову и Бонди за это даже задерживал). ни покупали чешский хрусталь, который Эгон контрабандой перетаскивал в Австрию (более плотно границы перекрыли только лишь в 1951 году), а оттуда привозил нейлоновые чулки. Всего лишь раз в доме у Гонзы был порядок – это когда квартира была абсолютно пустой, поскольку хозяйка распродала все вещи, так что разбрасывать было нечего[6] (Все это Эгон Бонди описал в книге "Первые десять лет", которая вышла в свет только лишь в XXI веке, и многие считали, будто бы Бонди тогдашние свои приключения просто выдумал. Но редактор и исследователь его творчества, Милан Маховец, имел возможность заглянуть в папки Бонди, которые вели милиция и Служба Безопасности. Так эти папки всю богатую жизнь философа в начале пятидесятых годов подтвердили. - Примечание Автора).

В течение всего этого времени – что Бонди подчеркивает – Гонза обучала его чешским народным песням.

Поэтом он стал где-то так:

Бонди довольно быстро заметил беспокойные сигналы. Сначала, что знаменитая коммунистическая демонстрация, которая в феврале 1948 года шла по Вацлавской плщади, сразу же за углом разбежалась по домам, чтобы успеть домой на говядину с кнедликами. Потом – когда сразу же после Победного Февраля, Эгон стал референтом по делам молодежи в квартальном комитете КПЧС – что набор в партию проводился уже по новым методам. Например, в одном банке на столе положили анкеты, которые следовало заполнить, а рядом – пистолет, так записались все. Потом, что из плана издательства Гиргала вычеркнули все сюрреалистические произведения. Потом, что перестали играть джаз. Потом, что люди начли опасаться собственных спонтанных реакций. А под конец, что его коллеги по партии принимают все это, не моргнув глазом.