Соблазнение по-итальянски - страница 3

– Стейси Джексон, ты никогда не знала, что тебе нужно.

Она подпрыгнула от неожиданности и посмотрела на незнакомца. И тогда все стало на свои места. У Стейси перехватило дыхание.

Марко Борсатто. Мальчик из состоятельной семьи, в которого она когда-то безнадежно влюбилась и который, как она думала, ответил на ее чувства.

Какой же наивной дурочкой она была!

– Марко. Надо же. Как тесен мир.

– Да уж, – снова глядя на дорогу, согласился Марко. – Я не сразу узнал тебя. Но от кого еще можно ожидать такого драматичного появления?

– Драматичного?

Он приподнял бровь и искоса взглянул на нее.

– Именно, – с ударением подтвердил Марко.

– Думаю, ты прав, – не стала спорить Стейси. – У меня никогда не получалась роль стыдливой мимозы.

Марко тихо рассмеялся, а Стейси украдкой посмотрела на его профиль. Марко изменился за эти годы и выглядел еще более привлекательным. В дни их юности он был самым горячим парнем в городе.

По иронии судьбы, последний раз, когда они виделись, Стейси устроила первый из своих грандиозных побегов. В тот день ее сердце превратилось в бездну боли. Марко, который был ее единственной поддержкой в этом городе сплетен и снобов, отвернулся от нее и подтолкнул ее к тому, чтобы она сбежала из дома.

– Что ж, если не принимать во внимание твое драматическое появление на дороге, я не ошибусь, если скажу, что тебе нечего жаловаться на жизнь? Ты… хорошо выглядишь…

Марко бросил на нее многозначительный взгляд, и, когда Стейси проследила за его взглядом, она увидела, что ее платье, которое и так вряд ли можно было назвать пристойным, теперь оказалось на грани того, чтобы перейти всякие приличия. Стейси стало неловко, но Марко только снова приподнял бровь и улыбнулся.

– Спасибо. Не бедствую, – бросила она, натягивая платье, чтобы прикрыть ноги.

– Ты могла бы остановить движение на дороге без того, чтобы бросаться под машины. Хорошо, что включился светофор.

– Я обычно не ношу такие платья. Я как раз уходила с работы, – сказала в свою защиту Стейси и громко ахнула от боли, когда машина подпрыгнула на выбоине.

– Не надо ничего объяснять, – быстро ответил Марко. В его сдержанном тоне прозвучал скрытый приказ. – И не волнуйся – я обо всем позабочусь.

– Сколько лет прошло? – помолчав, спросила она. – Кажется, тебе было девятнадцать, когда я видела тебя в Монтоке в последний раз?

– Ага. Девятнадцать. Я как раз собирался уехать из города. А ты еще ходила в школу.

– Да. Мне было шестнадцать, и мне казалось, что я знаю о жизни все.

Ей исполнилось шестнадцать, и ее жизнь летела под откос. В тот вечер она пришла домой и обнаружила, что мать продала машину – последнее, что было у них из предметов роскоши. Стейси потеряла подработку, потому что поругалась с клиентом, который оскорбил ее, и узнала, что одноклассники одарили ее титулом «Потаскуха года». Ее охватило полное отчаяние, так что, когда Марко встретился с ней и спросил, правда ли то, что говорят о ней в городе, она зло рассмеялась ему в лицо.

Конечно же правда. Неужели он считал себя каким-то особенным?

Он отвернулся от нее, и она поступила так, как на ее месте поступила бы любая брошенная дочь. Она отправилась на поиски своего папочки.

– Мы все думали, что разбираемся в жизни, – заметил Марко. – Отказывались прислушиваться к советам других и принимали неправильные решения. Но разве не в этом заключается взросление?

– Ты сейчас говоришь о той ночи, когда я сбежала из дома?

– Не совсем. Но пример подходящий, – с улыбкой ответил он.

– Ты прав, путешествие автостопом было не лучшим из моих планов, но я ведь не знала, что моя мать поднимет на ноги каждого, у кого были фонарик и совесть. Меня не было дома всего три дня.

– Знаю. Я был там. Потому что у меня имелись и фонарик, и совесть. А еще билет до Рио, который прожигал дыру в моем кармане.

Стейси скрипнула зубами, вспоминая то время. Это были самые ужасные выходные в ее жизни. Ее, подобно бумерангу, швыряло от одной катастрофы к другой. Ее глупый план найти своего папочку провалился, и она вернулась домой без денег и лишенная всяких иллюзий, потому что ее родной отец оказался не чем иным, как жалкой эгоистичной пародией на мужчину.