Собрание сочинений. Том I - страница 27

Господи, это было «место ужаса»: корчились здесь деревья, торчали из земли, как костлявые руки покойников. Руки эти держали, будто возносили, безобразные чучела с голыми черепами — птицы ли это?.. Черепа были повернуты боком, через сквозные глазницы — глазки́, — через свинцовый туман, кто-то, как и я, подглядывал, развлекался мукой — и нам нравилось!.. А у тех, которые в каловой жиже барахтались, были черные ямы вместо рта — вопрошали мерзким рылом.

Когда начался этот конец света?!..

Какие-то мифические гады переходили реку Смерти: хлюпали копытцами, верещали, обвешанные лентами органов человеческих; вонючие куски перемалывались под ними. По этому кладбищу гуляли восставшие мертвецы: подгнившие мрази, абсолютные звери. Я слышал утробный смех покойника, пьяное ржание… как будто не было жизни вовсе: не существовала, не придумали; а был лишь этот смех — мертвый смех.

Кругом — ни одной теплой точки… сеется пустыня посмертная. И я думаю — могу мыслить, — думаю как бы ни о чем и обо всем сразу.

Но случилось совершенно невероятное, какое-то микроскопическое счастье, «чудотворное», — здесь!.. Я осязал движение «духа Божьего», божественное поспешение. Страх больше не мучил меня. Произошло духовное обновление в горниле моих страданий. Сердце мое наливалось соком Любви, всепрощающей любви к падшему созданию. Я постиг замысел: надо непременно прощать, чтобы и тебя простили; надо говорить так: «Родная моя заблудшая душа, ты стала плохой, потому что с тобой было плохое. Вот мой свет — иди за ним, и я спасу тебя. Бог милует! Да пребудет с тобою покой» — ведь из одного доброго слова сколько всего хорошего может родиться!

Кружатся души в огненном вихре, одна за другой, безобразен их лик. Но мне не страшно… тревожно скорей, жалостливое что-то цепляется-обрывается внутри — все это не сон!.. Повторяю: «Отче наш, сущий на небесах!» Гляжу: выныривают из-под земли, стекаются ко мне, как паломники к Гробу Господню, — не страшно… Глаза заплыли — не могу больше!.. Душа высохла, высосано из нее. Появляется лесенка — на небо.

Спаси нас, небо!

Знаю: это для меня; но отчего-то остаюсь, и чувствую: навсегда. Я сошел в ад не за тем, чтобы вывести, но чтобы остаться и закрыть его, — больше не будет ада, «убитый» Бог воскрес! Обнимаю, целую искаженные страданием лица грешников — они перерождаются от губ моих. Особая красота сокрыта в этих уродах — до нее нужно добраться. Простирают они мощные руки в смиренном отчаянии — за пределы мира. Я так люблю их!.. Только очень боюсь: пройдет!

В мире, где все непрочно, где нет согласия, только Любовь неизменна. Нужно жить любя, иначе зачем тогда жить!.. — я понимаю это явственно, именно здесь. [А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше].

Сажусь на постланную трупной гнилью землю и жду: когда мертвое станет Живым. «Вы — люди Логоса, — говорю неожиданно громко, мой голос слышно — везде! — были некогда тьма, а теперь — Свет в Господе. Тьме не удалось потушить в вас действие».

Я вижу чем-то внутренним — «всем собою»: это же слишком страшно — умереть! Казалось бы, ты есть — и нет тебя больше. Прощаешься с родными глазами, разливается в них Любовь, «за края» вытекает. Цепляешься за эти погибающие галактики… — но гибнешь именно ты. Все в них сверкает, отражается… борешься — и теряешь… Увидишь ли когда-нибудь их — во что веришь ты?.. Пустота какая! Все по-настоящему! И теперь ты здесь: ненужный, брошенный, забытый, — мыкаешься бесцельно, и везде ты лишний, везде тупик. Никак не найдешь себе место — и это бесконечно. Только здесь постигаешь: нет никакой «той жизни», где запредельная красота. Все счастье мира было в твоих горячих руках, такое простое, доступное, — ушло песком сквозь ладони… Весь мир тебя любил — у тебя не хватило мудрости любить его в ответ. И теперь ты перед лицом Смерти: голый, больной, на коленях, ропщешь глухо — как из могилы, исходишь молитвами…

Жалкие мы».

Вернулась душа — Адам проснулся. Он был где-то — не здесь.

Синел в окне вечер, кидал в окно дождь. Адам разглядывал свое отражение в окне: вглядывался в себя, в пылающие островки, оставшиеся в глазах. Швыряя синие языки пламени, это полыхание увядало… остывало. Выцветшие глаза, с оловянной пленкой, скорбно-озабоченный взгляд, утешающие мысли: