Собрание сочинений в 4 томах. Том 4 - страница 40

— Мало тебе меня учить, еще за ребят примись.

— Ты один виноват.

— Вот наладила!

— Да, ты один.

— Пустяковый разговор, честное слово. При чем тут я? Дело обыкновенное. Такой порядок. Складчина.

— А что ты нам со Светланой говорил?

— Завтра потолкуем. Сегодня праздник.

Он взял Ирочку за локоть. Ирочка локоть отняла.

— Теперь я поняла, о чем ты нам говорил. В душе ты осуждаешь Дему, тебе это и самому противно, но у тебя не хватает мужества послать его к черту. А мог бы. Уверяю тебя. Ты же первый человек в бригаде.

Володька был польщен и расстроен в одно и то же время. Конечно, Ирочка говорила до тонкости верно. Но что он мог бы послать дядю Дему к черту, ему не приходило в голову. Володька не любил бригадира. Точнее, он был равнодушен к нему. Порядки, заведенные дядей Демой, казались Володьке неизбежностью. Без бригадира нельзя, это уж точно. А порядки… Так ведь это просто выпивка два раза в месяц, в дни получки. Все складывались, деньги передавали дяде Деме, а он в ресторане угощал ребят, как старший и радушный друг. Девушки в ресторан не ходили, но давали деньги наравне с ребятами.

— К черту послать? — вдруг спросил Володька. — Ладно. А зачем?

— Но ты же сам возмущался, — презрительно ответила Ирочка.

Это была истинная правда. Возмущался. Но чувство возмущения закипало в нем ненадолго. Володька быстро находил успокоение в том, что «все мы такие». Он подразумевал себя и всех своих товарищей. Что же касается дяди Демы, то он был хуже их всех. Он мусорный человек. Тут спорить не приходилось. Если «все мы такие», то он–то уж гораздо хуже нас.

— Ты, Ирка… — он впервые назвал ее Иркой, как называют товарищей по работе, дружелюбно и грубовато, — лучше не лезь не в свое дело. Ничего ты не понимаешь.

Римма тоже не понимает?

— Она дура.

— Нет, не дура!

— Если бы она не была дурой, то поимела бы в виду, что с нашим бригадиром всегда договориться можно. А с другим чертом ни за что не договоришься. Этот рабочего человека не обижает! — Володька горячился. — Римма должна по набережной процентов на тридцать ниже получать, а он ей круглую норму выводит. А она какую–то полсотню в месяц жалеет! Дура, и больше ничего. Мы больше даем.

— Не она, а вы дураки! — решительно сказала Ирочка.

Выяснилось, что она отлично знает всю механику того, что у них называлось «вывести». В секреты этой механики ее посвятила та же Римма Зарницына — самая грамотная девушка в бригаде. Володьку крайне удивило и то, что Ирочка заговорила о заработной плате так, точно она не была подсобной, а сидела экономистом в тресте. Володька только повторял про себя: «Ну и ну!»

— Ничего подобного, Володенька, — говорила Ирочка, — дурачит он вас. Я не ожидала, что ты такой темный.

— Ну–ну!

— Ничего, Володенька, не ну–ну. Вы сами ему позволяете. Вот он и пользуется. Вам кажется, что вы от него зависите, а вы от него нисколько не зависите. Вы зависите только от государства, и больше ни от кого. В тресте имеется определенный фонд заработной платы, и никто не может его перерасходовать. Никто не может вывести Римме больше, чем ей полагается. Дурачит он вас.

Конечно, все–таки они зависели от бригадира и не совсем он их дурачил, но в большом, настоящем смысле, если рассуждать по–хозяйски, по–советски, Ирочка была совершенно права.

Володька хотя и сознавал это, но не собирался сдаваться. Он хотел возразить, но вдруг их спор был неожиданно прерван вмешательством внешнего мира. Внешний мир оказался толстой женской физиономией, неожиданно склонившейся над ними.

— Гляжу и не нагляжусь! Такая миловидная пара, а грызетесь. — Женщина сочувственно покачала головой. — Бросит он тебя!

— Как бросит? — почти прошептала Ирочка.

— Как жен бросают, не знаешь?

— Но я не…

— Что — не?

— Не жена, — виновато произнесла Ирочка.

— А кто же?

— Никто…

Толстая женщина заколыхалась от обидного и недоброго смеха.

— Никто! Она — никто!

…Поезд замедлил ход. Люди стали подниматься со своих мест, румяная женская физиономия куда–то пропала. Ирочке не хотелось больше спорить, а Володька даже был благодарен незнакомой женщине, оборвавшей этот неприятный ему спор.