Событие - страница 4
Что это вы нынче такой — развязно-нервный?
Да нет, что вы. Вот, значит, как. Вы вчера вечером сидели дома?
Дома. А что?
Просто так. Вот, значит, какие дела-делишки… Рисуете?
Нет. На арфе играю. Да садитесь куда-нибудь.
Пауза.
Дождик накрапывает.
А, интересно. Еще какие новости?
Никаких, никаких. Так просто. Сегодня я шел, знаете, и думал: сколько лет мы с вами знакомы, Алексей Максимович? Семь, что ли?
Я очень хотела бы понять, что случилось.
Ах, пустяки. Так, деловые неприятности.
Ты права, малютка. Он как-то сегодня подергивается. Может быть, у вас блохи? Выкупаться нужно?
Все изволите шутить, Алексей Максимович. Нет. Просто вспомнил, как был у вас шафером и все такое. Бывают такие дни, когда вспоминаешь.
Что это: угрызения совести?
Бывают такие дни… Время летит… Оглянешься…
О, как становится скучно… Вы бы, сэр, лучше зашли в библиотеку и кое-что подчитали: сегодня днем будет наш маститый. Пари держу, что он явится в смокинге, как было у Вишневских.
У Вишневских? Да, конечно… А знаете, Любовь Ивановна, чашечку кофе я, пожалуй, все-таки выпью.
Слава тебе боже! Решили наконец. (Уходит.)
Слушайте, Алексей Максимович, — потрясающее событие! Потрясающе-неприятное событие!{4}
Серьезно?
Не знаю, как вам даже сказать. Вы только не волнуйтесь, — и, главное, нужно от Любови Ивановны до поры до времени скрыть.
Какая-нибудь… сплетня, мерзость?
Хуже.
А именно?
Неожиданная и ужасная вещь, Алексей Максимович!
Ну так скажите, черт вас дери!
Барбашин вернулся.
Что?
Вчера вечером. Ему скостили полтора года.
Не может быть!
Вы не волнуйтесь. Нужно об этом потолковать, выработать какой-нибудь модус вивенди.[2]
Какое там вивенди… хорошо вивенди. Ведь… Что же теперь будет? Боже мой… Да вы вообще шутите?
Возьмите себя в руки. Лучше бы нам с вами куда-нибудь… (Ибо возвращается Любовь.)
Сейчас вам принесут. Между прочим, Алеша, она говорит, что фрукты… Алеша, что случилось?
Неизбежное.
Алексей Максимович, Алеша, друг мой, мы сейчас с вами выйдем. Приятная утренняя свежесть, голова пройдет, вы меня проводите…
Я немедленно хочу знать. Кто-нибудь умер?
Ведь это же, господа, чудовищно смешно. У меня, идиота, только что было еще полтора года в запасе. Мы бы к тому времени давно были бы в другом городе, в другой стране, на другой планете. Я не понимаю: что это — западня? Почему никто нас загодя не предупредил? Что за гадостные порядки? Что это за ласковые судьи? Ах, сволочи! Нет, вы подумайте! Освободили досрочно{5}… Нет, это… это… Я буду жаловаться! Я…
Успокойтесь, голубчик.
(Ревшину.) Это правда?
Что — правда?
Нет — только не поднимайте бровей. Вы отлично понимаете, о чем я спрашиваю.
Интересно знать, кому выгодно это попустительство. (Ревшину.) Что вы молчите? Вы с ним о чем-нибудь?..
Да.
А он как — очень изменился?
Люба, оставь свои идиотские вопросы. Неужели ты не соображаешь, что теперь будет? Нужно бежать, а бежать не на что и некуда. Какая неожиданность!
Расскажите же.
Действительно, что это вы как истукан… Жилы тянете… Ну!
Одним словом… Вчера около полуночи, так, вероятно, в три четверти одиннадцатого… фу, вру… двенадцатого, я шел к себе из кинематографа на вашей площади и, значит, вот тут, в нескольких шагах от вашего дома, по той стороне, — знаете, где киоск, — при свете фонаря, вижу — и не верю глазам — стоит с папироской Барбашин.
У нас на углу! Очаровательно. Ведь мы, Люба, вчера чуть-чуть не пошли тоже: ах, чудная фильма, ах, "Камера обскура" — лучшая фильма сезона!..{6} Вот бы и ахнуло нас по случаю сезона. Дальше!
Значит, так. Мы в свое время мало встречались, он мог забыть меня… но нет: пронзил взглядом, — знаете, как он умеет, свысока, насмешливо… и я невольно остановился. Поздоровались. Мне было, конечно, любопытно. Что это, говорю, вы так преждевременно вернулись в наши края?