Сочинения в двух томах. Том 2 - страница 27
В это мгновение маркиз Иорисака, слушавший молча то, что говорил ему по-японски виконт Хирата Такамори, повернулся к гостям:
— Мой благородный друг известил меня, что мы оба… (он остановился, взглянув на Фергана), что мы трое призываемся на завтра в Сасебо…
Наступило внезапное молчание. Жан-Франсуа Фельз взглянул в сторону софы. Маркиза Иорисака, должно быть в трепете, освободила свои руки из рук мистрисы Хоклей.
Первым заговорил Герберт Ферган:
— Не говорил ли я вам только что по поводу Фукидида, господин Фельз!.. Чтобы ни случилось со мной в этом предприятии, я буду счастлив разделить на «Никко» участь этого превосходного произведения…
Он указал на портрет, на присутствие которого мистрис Хоклей до сих пор не обратила никакого внимания. Возвращенная таким образом к действительному предлогу визита, американка поднялась и подошла к изображению своей японской подруги.
Стоявший в нескольких шагах виконт Хирата заметил картину. Его глаза быстро сравнили азиатское лицо, написанное на холсте, с западным лицом мистрис Хоклей, приблизившейся, чтобы лучше видеть. И вполголоса он произнес несколько японских слов, которые понял только капитан Ферган…
— Это художественное суждение? — полюбопытствовал у него Фельз.
— Нет, дорогой друг! Настоящий Сацума редко произносит художественные суждения… Виконт Хирата высказал только этнологическую мысль, впрочем, очень занятную. Вот перевод его слов: «Наша кожа желтая, у них — белая; золото драгоценнее серебра!»23
XIV
Каюта мистрис Хоклей на «Изольде» была скопирована с каюты на яхте высокой русской особы. Мебель была английская, светлого дерева, местами крытая зеленым лаком и украшениями «маркетри». Медная кровать, вместо полога, была завешена муслином, вышитым большими ирисами. Ковер заменен был гладким войлоком. И фотографии были развешены вместо произведений искусства. В этом точном подражании скромным вкусам великокняжеской особы мистрис Хоклей находила удовлетворение своему демократическому тщеславию и своей привычке к комфорту. Настоящая роскошь, золото, мрамор, картины знаменитых мастеров, античные статуи наполняли в изобилии гостиные и приемные яхты. Но для внутренних покоев более подходила уютная простота английской обстановки.
Часы только что пробили полночь…
Лежа в постели, уперевшись локтем в подушку и щекой в руку, мистрис Хоклей, одетая только в перстни да в рубашку черного шелка, более прозрачного, чем кружево, слушала мисс Вэйн, громким голосом свершавшую обычное вечернее чтение.
Мисс Эльза Вэйн, корректная чтица, сидела на стуле с прямой спинкой, в обычном платье.
Таков был ежевечерний церемониал. Мистрис Хоклей не меняла его, ненавидя всякое нарушение установленного порядка жизни.
И мисс Вэйн читала в этот вечер одиннадцатую главу той книги, десятую главу которой она читала накануне.
Голосом, слегка гнусавым, как все американские голоса, но приятного тембра, девушка заканчивала, отчеканивая слова:
— «А между тем странное противоречие для тех, кто верит в время — геология показывает нам, что жизнь есть короткий эпизод между двумя вечностями смерти, и что даже в этом эпизоде сознательная жизнь длилась и будет длиться только одно мгновение. Мысль есть только молния в долгой ночи».
— Но в этой молнии заключено все, — произнесла, тоже громко и тоже значительно, мистрис Хоклей. — Да, господин Пуанкаре действительно оригинальный писатель.
Мисс Вэйн, усталая, пила традиционный лимонад «limon-squash», приготовленный заранее.
— Оригинальный… — повторила мистрис Хоклей. — Безусловный философ, но несколько поверхностный, не находите ли вы? Слишком француз, лишенный немецкой глубины…
— Да, — сказала мисс Вэйн. — У немцев для каждого предмета есть специальный язык, который приятно знать и понимать, так как он фиксирует наш разум. Пуанкаре же говорит на общедоступном языке… В этом чувствуется легкомысленная тенденция.
Мистрис Хоклей небрежно перевернулась на спину и обхватила руками колено:
— Легкомысленный, действительно. Вы правы, Эльза. К тому же этот общедоступный язык создает опасность атеизма. Не годится, чтобы люди необразованные читали такие книги, которые могут им показаться противными религии.