Сочинения в двух томах. Том 2 - страница 28

— А вы думаете, что на самом деле эти книги не противны религии?

— Конечно. Я так думаю. Они слишком явно парадоксальны. Они не могут поколебать никакой веры.

Руки, соединенные на колене, скользнули вниз по ноге и ухватились за нагую щиколотку. В этом положении мистрис Хоклей стала дополнять свою мысль:

— Священное Писание…

Но два удара, раздавшиеся в дверь, прервали такое начало ее монолога.

— Это Франсуа?

— Это я, Жан-Франсуа…

Фельз вошел и окинул взглядом обеих женщин: мисс Вэйн, все еще сидящую с книгой, мистрис Хоклей, лежащую на спине, схватив руками обнаженную ногу.

— Вы разговаривали на богословские темы, как я слышал?

Он произнес слово «богословские» со всем, подобающим этому слову, почетом.

— Не на богословские, а на философские… По поводу вот этой книги…

Чтобы указать пальцем на книгу, о которой шла речь, мистрис Хоклей выпустила свою ногу, и та вытянулась на кровати, очень белая, выступившая из-под черной рубашки. Фельз одно мгновение глядел на эту ногу, потом перевел глаза на еще открытую книгу.

— Черт дери! — воскликнул он. — У вас серьезное чтение!

Он наклонился и прочел вполголоса:

— «Мысль есть только молния в долгой ночи. Но в этой молнии заключено все»… Э! Да я повторю это утверждение одному знакомому китайцу, и он его одобрит… Но что же?.. Против этого ужасного Пуанкаре вы призывали на помощь Священное Писание?

Мистрис Хоклей, презрительная, провела справа налево рукой, сверкающей бриллиантами:

— Это было бы излишним. К тому же этот Пуанкаре не ужасен. Мисс Вэйн только что справедливо назвала его легкомысленным.

Фельз широко раскрыл глаза, но вовремя вспомнил сентенцию, недавно услышанную им при свете девяти фиолетовых фонарей: «Подобает выслушать женщину, но не возражать ей». И Фельз не возразил.

Мистрис Хоклей уже спрашивала его.

— Были ли вы на вокзале?

— Да. И передал ваше прощальное приветствие маркизу Иорисака.

— Итак, он уехал. А английский капитан тоже уехал?

— Да. И виконт Хирата с ними.

— Этот виконт Хирата не интересует меня, потому что он кажется мне недостаточно цивилизованным. Но скажите мне, видели ли вы маркизу?

— Нет.

— Значит, она не была на вокзале. Мне кажется, что она вовсе не влюблена в своего мужа… Не кажется ли это и вам?

— Я медленнее сужу, чем вы.

— Впрочем, я узнаю ее настоящие чувства. Когда вы намерены начать ее портрет в костюмированном виде?

— Завтра или послезавтра. Мне незачем торопиться. Но не находите ли вы, что выражение в «костюмированном виде» — несколько бестактно по отношению к маркизе Иорисака, когда дело идет о национальном костюме японской женщины?

— Почему бестактно? Раз маркиза не носит больше своего национального костюма… Вы ужасно комичны! Да, кстати. Что это была за фантазия — не вернуться на яхту к обеду? Конечно, вы совершенно свободны. Но я удивительно поздно получила вашу записку.

Фельз отвечал:

— Какая фантазия? Не знаю. Вокзал очень далеко. Когда поезд ушел, солнце садилось. Я прошел половину города. Улицы под лиловым небом, сверкали, как вымощенные аметистом. У меня не хватило мужества продолжать дорогу. Я остановился, чтобы лучше видеть. И когда погас последний отблеск, я почувствовал себя вдруг таким усталым и грустным, что я не захотел докучать вам своим присутствием.

Мистрис Хоклей, внимательная, подняла свою белокурую голову с ажурной подушки:

— О! — воскликнула она удивленно. — Вы говорите удивительно поэтично.

Она замолчала, быть может, стараясь представить себе пестрые улицы в сумеречном освещении. Потом, откинувшись снова, продолжала:

— Но потом, что вы делали потом?

— Я зашел к моему китайскому другу Чеу-Пе-и.

— Как странно, что вам доставляет удовольствие бывать у этого смешного человека… Курили ли вы сегодня опиум?

— Нет.

— Почему?

— Потому… потому, что я имел намерение вернуться сюда… пораньше…

Он глядел теперь на нее настойчивым взглядом. Она резко засмеялась:

— Мисс Вэйн, мне кажется, что в этот иллюминатор проникает слишком японский запах… А я знаю, что вы его не любите. Будьте добры, возьмите пульверизатор и побрызгайте, пожалуйста, повсюду и на постель, и на меня.

Мисс Вэйн, послушная и молчаливая, стала брызгать из золотого флакончика. Под свежей лаской духов мистрис Хоклей вытянула и напрягла все свое тело, и острия ее грудей выделились сквозь тонкий шелк.