Сократ и афиняне - страница 48
— А время? — не отрываясь от бинокля, спросил маршал.
— 4 минуты и 11 секунд.
— Устанет, — то ли с сожалением, то ли с сочувствием сказал кто-то из офицеров сопровождения. В это время наблюдавшие за необычными «маневрами в одиночку» дружно вскрикнули. Иванов неожиданно как-то нелепо растопырил руки и совершил несуразный прыжок на одной ноге, взмахнул правой рукой и с бега перешел в положение полета на уровне одного метра над землей. Не успели утихнуть крики, как свободный полет параллельно земле перешел в пикирующее падение носом к пахоте. Видно было, как тяжелый пулемет стволом вниз тянет за собой стрелка.
— Мишень! — спокойно, но чуть громче обычного раздалась команда, заставив всех вздрогнуть еще раз.
Мишени поднялись, и маршал стал считать:
— Раз… два… три… четыре… пять… Мишени упали, выстрелов не было. Но за эти пять секунд сержант сумел не только отвернуть ствол пулемета, чтобы он не забился землей, не только упал и перекувыркнулся, но и, соскочив, продолжил бег. Как только мишени скрылись, тут же раздалась новая команда:
— Мишени! — которые послушно поднялись, чтобы через пять секунд опять скрыться. И трудно было понять, попал или нет Иванов, потому что выстрелы раздались на четвертой секунде, и пораженная мишень уже падала вместе с убирающимися. На двенадцатой минуте Иванов прошел 3 километра ровно.
— Как по графику, — раздался чей-то нескрываемо восторженный голос.
— Но только 15 попаданий из 16 подъемов, — заметил кто-то из офицеров, покосившись на командующего.
— Ничего, сейчас начнет бить по две, — категоричным тоном вмешался третий.
— Этот… может… — начал было оживший полковник бодрым голосом, но осекся…
— Десять подъемов на этом километре, — скомандовал маршал.
Все понимали, что это затрудняет и замедляет бег: надо успевать поражать мишени. На 21-м подъеме под общее ликование Иванов успел уложить две мишени. И счет сравнялся. 21 подъем и 21 сбитая мишень. Дальше проще, и к началу 5-го километра осталась одна-единственная непораженная мишень. Точно по центру, напротив бегущего. С этим было все ясно.
— Эх… хе… хе, — вздыхает дедушка и бормочет так тихо, что с трудом различаю, — …всегда, когда расслабишься… нельзя расслабляться… война… молодой был…
— Последнюю мишень поднять за 30 метров до его финиша, — приказывает посветлевший маршал и по тону понятно, что он доволен увиденным, не жалеет о проигрыше и считает, что спор уже завершен, хотя Иванову осталось пробежать еще около 300 метров и поразить одну мишень. Но времени у него достаточно, а мастерства, всем понятно, ему не занимать. Так, наверно, думал командующий, когда, отдав бинокль, начал собираться навстречу сержанту, поглядывая на часы. Но вдруг в районе 18 минут послышались то короткие, то длинные какие-то истеричные очереди.
«Сбрасывает лишние боеприпасы, чтобы бежать было легче, вот пижон», — уже без злости подумал маршал и, повернувшись к бегущему, замер от удивления. Иванов, не останавливаясь, стрелял по мишени, которая и не думала попасть в разряд пораженных.
— Мишень не убирать! — резко прозвучал громкий голос командующего. Стало удивительно тихо, как бывает обычно по утрам, когда выпадает первый снег.
— Все! — невпопад и неизвестно чему радуясь, доложил адъютант. — 5 километров за 19 минут 37 секунд и не поразил одну мишень.
Пулемет Иванова, стрелявший каким-то странным тупым звуком, словно в ствол забилась земля, замолчал как раз в тот момент, когда он добежал до отметки финиша. Яростный крик Иванова разорвал тишину, будто по шву рвут жесткую ткань гимнастерки. Это был крик не торжества, триумфа, но и не крик отчаяния.
— Кхе… кха… кху… — закашлялся дед и стал мотать головой, будто стараясь отмахнуться от назойливых мух.
Я знаю и люблю своего дедушку, это какие-то неприятные и тягостные мысли ему не дают покоя. Приступы «кашля» у него начались после похорон бабушки.
— Прости… молодой был… не доглядел… — непонятно у кого-то горестно просит прощения дед. И опять, после долгой паузы, продолжает рассказывать, но так тихо, что я еле различаю его слова, из которых с трудом восстанавливаю картину происшедшего.