Сокровища Аба-Туры - страница 23

— За набеги те, прошлые, они и моих жизней взяли. Чего о них вспоминать! — отмахнулся от неприятного разговора князь.

Он знал, что прежде князцы Исек и Татуш в Томский город ездили и даже шертовали русским. Возвращались успокоенные подарками и обласканные. Но то было прежде. А нынче дурная слава ходит о томских головах Ржевском и Бартеневе. Надежные люди Номче доносили, что в обычае Ржевского и Бартенева пытки да издевательства. Многие над ясачными насильства исходят от этих новых нойонов. Смекнул Номча, что для сношений с русскими выбрал не самое лучшее время, но у него не было иного выхода.

Ласкою, а не жесточью призывать людей иных, новых землиц под государеву высокую руку, избегать лишних смут да кроволитья — этот извечный государев наказ напрочь забыли Матвей Ржевский и Семен Бартенев. Недолгое их правление томским краем было отмечено грабежом ясачных, взяточничеством и пьяным разгулом. Вот к этим-то головам и отправил кыргызский князец Номча свою жену.

И алтысарцы, и алтырцы, и байгулы, и ачинцы, и тынцы, и тубинцы, и иные люди кыргызского языка — вся Степь — с настороженным и выжидательным любопытством следили за исходом Номчина посольства. А события развертывались так.

В один из невидных зимних дней на подходе к Томскому замаячили верхоконные фигуры. По упружистой, неумаянной их посадке и одеждам нетрудно было распознать в наездниках степняков.

— Кыргызцы! Кыргызцы идут! — забеспокоились дозорные в сторожевых шалашах и на вышках. — И как мы их проглядели? Угораздило же подпустить живорезов к самому тыну!

Зазвонил, заухал торопливо и тревожно всполошный колокол. Хватая пищали, выскакивали из изб казаки, мчались к стрельницам и бойницам. Однако кыргызы, похоже, и не помышляли нападать. Не доходя саженей двести, они спешились и повели коней в поводу. Казаки недоуменно переглянулись:

— Никак, они с посольством к нам… Вскоре уже можно было разглядеть их лица и одежду, и тут все узрели в числе приехавших жонку, невысокую, миловидную смуглянку, далеко не старых еще лет, одетую в соболью добрую шубу. На лице ее, видно от усталости, застыло капризное выражение. Это и была жена Номчи.

Весть о приезде кыргызов застала томских голов за любезным их сердцу препровождением времени. В съезжей избе густо перемешались запахи пота, кислых овчин и самогонки-бормотухи, тот неистребимый и стойкий дух пьянства и запустения, которым стены съезжей успели пропитаться за время пребывания в них Матвея Ржевского и Семена Бартенева. Всполошный колокол лишь на минуту отвлек их от пития. Не донеся чарок до губ, они недоуменно и тупо воззрились друг на друга, как бы вопрошая, послышался им этот тягучий, стонущий звон, или он есть на самом деле, как и опасность, которую он возвещает?

— Надо полюбопытствовать, какая холера там стряслась, — поставил невыпитую чарку на стол Бартенев.

— Ты, Кирилка, выбеги-ка, спроси, чего они там?.. — толкнул Ржевский в бок подьячего Кирилку Федотова, спавшего тут же, за столом, возле недопитой чарки. — Звонят чегой-то. А чего — не понять.

Он хотел еще что-то сказать, поискал подходящее слово, но не нашел его, а только икнул и снова поднес чарку к губам.

В этот миг в дверях показалась всклокоченная голова толмача Есыря Дружины.

— Кыргызцы прибыли! Номчина князца послы. И жонка Номчи с ними. В соболях вся как есть, — подмигнул он головам.

— Кыргызцы, говоришь? — оживился Бартенев. — Это какие такие кыргызцы? Не алтысарских ли землиц юртовщики? Не те ли, что чулымских ясашных татар теснят? Вот уж истинно верно сказано, на ловца и зверь бежит. Мы с Матвеем к ним в отчину с расправой сбирались, а они сами к нам препожаловали. Ну что ж, добре, коли так. Милости просим, дорогие гостечки!

Головы загоготали с лениво-сытою пьяной веселостью.

— А подать к нам сюды послов Номчиных! — заорал, оборвав смех, Семен Бартенев. — Бабу князца сюды ташшите! Поглядим, каких таких соболей она, немаканая, на себя нацепляла, когда мы, томские головы, собольих шуб не имеем.

Толмач исчез, а через некоторое время в сенях послышалось шарканье многих ног, возня, какие-то возгласы и в съезжую втолкнули вначале одного за другим четырех кыргызов, а затем затащили туда перепугано-разгневанную молодую кыргызку. На смуглых щеках ее горели пятна обиды, темные живые глаза были полны изумления и ужаса. Случилось то, чего она так боялась: похоже, что вместо дружеского союза томские нойоны уготовили ей роль заложницы. Эх, Номча, Номча! Видно, мудрость и ум стали под старость тебе изменять. На погибель послал ты любимую жену…