Солнце в борозде - страница 3

первой зеленой травой появились два белобрысых племянника, задумчиво-тихих от постоянного

недоедания.

-Куда ты их приперла!- испугом всполошилась свекровь.- В городе хоть карточки, а тут помрут!

-Беспризорные они там!- отрезала Надежда.- Нинка днями на заводе. А мы тут все на глазах.

Выживем.

За Надеждой, в отличии от всех разутых баб в упряжке, жамкая бахилами, идет Городская. Тихая и

незаметная. Кажется, что и дышать она в лямке боится, и на землю не валится в конце полосы, как

другие, а сдерживая стон, медленно садится, чтоб кому-нибудь не помешать.

До сих пор не верит Городская своему счастью, что голодный колхоз пригрел ее с детьми, когда в

освобожденном городе не стало им жизни после суда над мужем-полицаем.

За все времена и столетия нашли-таки бабы себе занятие, когда каждая клеточка тела коробится истонет, придавленная неимоверной тяжестью работы. И только руки, хлопотливые бабьи руки, как

ненужные плети висят. Да неспокойно висят. Чтобы хоть чем-то помочь бабе, они медленно, в такт

ее тяжких шагов, раскачиваются, боль убаюкивают.

«Жалко девок,- журится Дуриманиха,- да одной жалостью сыт не будешь. Обещали председательке

трактор откуда-сь пригнать, дак когда это еще будет!.. А землица пустует. Бурьянится. Совсем за

войну одичала… А лошаденку-таки дал Кондратьев».

Все тогда кинулись на шлях поглядеть, что за коня ведет дед Поликарп. А увидели и притихли.

Плелась за дедом, устало мотая головой и широка расставляя задние ноги, с большим животом

соловая кобыла. Она была настолько худа, что, казалось, ее острые кости вот-вот проткнут кожу и

рухнет кобыла рядом с заляпанными грязью лаптями деда Поликарпа. Остановившись, она

отрешенно закрыла глаза и, отвесив нижнюю губу, казалось, уснула.

-Она, Поликарп, хоть и брюхата,- сказал колхозный кузнец дед Никифор,- а видать, тебе ровесница.

-Ага!- взорвался Поликарп, которому за долгую дорогу пришлось наслушаться всякого, особенно от

проезжающих мимо солдат.- Семнатка, твою двадцать! Думал, задарма тебе рысака далуть? Слава

Богу и за это. А чем зубы скалить, дак лучше б копыта ей прибрал. Вон как разлапились.

Дети, обступив кобылу, гладили ее, выщипывали неотлинявшую, торчащую клочьями старую

шерсть, сгоняли мух, облепивших ноздри и слезящиеся глаза.

-А звать ее как?- спросили у Поликарпа.

Дед снял тяжевую оброть, развел руками:

-Кобыла да и все.

-Звездочка!- наперебой закричали дети, указывая на белое пятно на лбу. Кобыла открыла глаза и

только сейчас заметила людей и зеленые пучки травы в протянутых к ней руках.

-Может в плуг ее?- глядя в землю, будто с ней он советовался, а не с притихшим колхозом, сказал

Поликарп.- Все ж таки подмога…

-Христос с тобой, хрен ты старый!- загалдели бабы.- Она ж вот-вот! На сносях! Подмога!.. Подмога

от нас ей треба!

-А как гектары на нее дадуть?- крутнул головой дед.

-Не дадуть!- стояли на своем бабы.- Кондратьев заступится!

И спасли животину от плуга, а сами влезли в него, и ни конца этому ярму не видно, ни края.

-А Кондратьев этот наш будет или прислали откуль?- спросили Дуриманиха, когда бабы, напившись

березовику и отдышавшись, присели у колод.

-Наш,- за всех сказала Надежда.- Из партизан.

-Тож-то,- довольная ответом, сказала Дуриманиха.- Даром что большой человек, а слово свое

держит. Пошли ему, Господи, здоровья да детей хороших, - перекрестилась она, глянув на

молчавшие вершины берез.

-Нету у него никого,- негромко ответила Надежда.- Когда немцы узнали, что Кондратьев командир

партизанского отряда, похватали всех и детей стали мучить на глазах у его бабы. Чего они

добивались, никто не знает, только ничего, видать, не добились, раз из гестапо привезли домой.

Повязали всех и хату подпалили… И стояли с собаками, пока крыша обвалилась… Ходит теперь

Кондратьев на пожарище свое. Сядет на камень, что перед крыльцом лежал и махру смалит…

Печально примолкли бабы, чужое горе к своему примеряя.-А Васька ваш картошинку спрятал, - заглядывая в усталые глаза Варвары своей грустной синевой,

тихо проговорила маленькая Ирка, дочка Городской.

-Васька, негодяй паршивый! Положь сейчас же!- стукнув кулаком по коленке, строго сказала