Соловьи - страница 7
Нет, до недавней поры Павел Матвеич о колхозной деревне мало что знал, мало в нее вглядывался. Однако он спросил:
— Ну и что же, что же это вы за тридцать-то с лишним лет, что с коллективизации считать, не ахти что-то поднялись?
Пафомова этот вопрос обозлил.
— Это как же не поднялись? — сурово, с обидой в голосе ответил ему Пафомов. — Это как же не поднялись? А люди? Вы людей-то наших знаете? Вам что — избы наши глаза заслонили? Вы людей-то наших видали? Вы на работах их посмотрите, тогда и скажете, поднялись они или не поднялись.
И, пораздумав, глядя куда-то в сторону, продолжил:
— А это что, не заслуга ли наших сельских коммунистов, что вот такой народ у дела удержали и не дали ему избы заколотить. Вы разве не помните, что совсем недавно было у нас время, когда мужики избы свои заколачивали? Вы, городские-то коммунисты, что нам, сельским, в те поры дали? Только директивы да общие задачи перед нами ставили. Да требовали — выполни и доложи. А вы бы лучше нас машинами снабжали, денежные дела наши улучшили, строить бы не из полена, а из чего-нибудь другого обучали. У нас урожаи росли не на бумаге, а в поле, которое наполовину все давно выродило. А вы нам кукурузу в торфяных горшочках сажать рекомендовали.
Помнит Павел Матвеич, что и он тогда рассердился ка Пафомова, посуровел и сердито спросил его:
— Ну а в совхоз-то зачем пошли? Неужели с таким народом в колхозе побоялись остаться?
Кирилл Власьич вконец обозлился. Он по-старчески, но резко, так, что подпрыгнули кверху его рыжеватые, обкуренные, почерневшие под носом усы, вскинул голову на высокого Павла Матвеича и бросил:
— А это, что говорится, об нашу огорожу да вашей бы рожей! Что же нам еще сколько лет сидеть и дожидаться, когда нам денег подбросят, а мы разные фонды на все нужды заведем? Земля-то все та же, урожаи-то такие же! Народ в совхозе увидел возможность то же самое хозяйство строить, только иными средствами. Вот и пошли. А к тому же разве вам не кажется, что трогаться-то нам с места как-то надо и идти куда-то нужно? Время все равно такую задачу ставит. Что колхоз, что совхоз — для нас едино. Лишь бы жизнь вперед шла. Вот так-то, такова диалектика!
«Этот — не Романов! — решил многозначительно Павел Матвеич в раздражении. — Ишь вильнул как: «диалектика»! Знает тоже!
Правда, что говорится, мужик — он не без мозги, — думал Павел Матвеич о Пафомове, возвращаясь в Порим и сидя рядом со своим молодым шоферком Сашкой, посматривая в смотровое стекло машины, об которое то и дело ударялись и разбивались, оставляя на стекле пятна, то разные ночные жуки, то розовокрылые и белые бражники, налетавшие из темени короткой летней ночи на свет машины. — Однако хорошо он это сказал, что время ставит острые вопросы колхозного строительства на повестку дня и их надо решать. Это он хорошо сказал. С этим нельзя не согласиться».
И вернувшись домой в тот раз поздно, Павел Матвеич все же сделал зарядку, облился водой, разглядел свое сухое, но довольно упитанное, с прямым носом и серыми, стального оттенка, чуть выпуклыми и холодными глазами лицо, остался им доволен и, хорошо поужинав холодной говядиной и сырыми яйцами, лег спать.
Две полные недели тогда был собой доволен Павел Матвеич. Он съездил в Кремнево, информировал начальника о делах вверенного ему куста и, также довольный, вернулся в Порим.
Вот так «вживался» Павел Матвеич в свою новую «среду», вот так знакомился с нею. У него уже было много знакомых всюду — от Медвешкина до Романовки, от Порима, Завьяловского лесничества до Шалолейки.
Но удивительно было то во всем этом знакомстве, что нигде ничего похожего даже на доверение, не то что на доверие и дружбу, он ни в ком и нигде еще не сыскал. Заезжал ли он к деду Макару Топоркову в Чухино, что стояло на овраге у леска в дальнем конце Долгой дубравы и что входило в то же самое Медвешкино, — дед говорил с ним ласково, обходительно, но как-то так отвечал скупо на вопросы, что казалось — дед побаивается Павла Матвеича и не доверяет ему. А Топорков-то, старый колхозный пасечник, а пасека уже упразднена в хозяйстве, нужен был Павлу Матвеичу опять все для тех же целей — для знакомства с людьми и землями в целом на предмет все того же вопроса: а что изо всего этого когда-то можно и нужно будет сделать? Сам же Макар пережил на своем веку столько разных перестроек и нововведений, что теперь опасался говорить что-нибудь про новинки и стремился говорить всегда только про пчелу.