Сонное село - страница 5
После звонка в школе стало тихо. Казалось, что только я и осталась вне классов, уроков, заданий. Я прежде ни разу не прогуливала уроков, мне это еще даже в голову не приходило.
Сидеть так было ужасно стыдно, я все оглядывалась по сторонам, боясь, что кто-нибудь увидит это позорное сидение. И я решила спрятаться в туалете. Но уже по дороге меня перехватила завуч. Спросила, почему я гуляю. Строго спросила. Я хотела ответить, но разревелась. Тогда она спросила, с какого я класса. Я продолжала плакать. Держась за руки, мы поднялись на второй этаж. Зашли в один класс – не мой, где все дети стали смотреть на меня, а их учительница сказала, что меня не знает. Потом во второй, в котором все повторилось. И наконец, в мой. И тут на меня уставились все – дети за партами, Ваня Скаромохин, стоящий у доски, Мария Александровна из-за своего стола.
Она сказала завучу, что я – «её», и мы втроем вышли из класса обратно в коридор. Мария Александровна отвела меня к окошку. Сказала: «Постой здесь». Потом они разговаривали, а я смотрела в окно.
Когда завуч вела меня обратно вниз по лестнице, ее рука была мягкой и почти не сжимала моей. И говорила она теперь ласково, а в своем кабинете дала листик и карандаш, чтобы я порисовала, и угостила конфетой.
В тот день всего-навсего был тематический урок к празднику Восьмого Марта. Они говорили о мамах, ученики читали стихи.
– Василиса, а почему Мария Александровна выгнала тебя с урока?
У Олеси Марченко были белые лакированные туфли.
– Это потому что у тебя нет мамы?
На носках туфлей бантики из прозрачной ткани и перламутровые бусины в середине.
– У меня тоже папы нет…
У Олеси Марченко были белые лакированные туфли. На носках туфлей бантики из прозрачной ткани и перламутровые бусины в середине.
Ей в лицо смотреть было стыдно.
Не меньше чем драмы, все хотели слез. От меня их ждали.
Например, однажды, одна мамашка при всем классе отчитывала меня за то, что я «не за что» побила ее дочку. Эта неприятная женщина взывала к моей совести, строила предположения, что «у меня нет будущего», говорила «ты же девочка», вопрошала где, в конце концов, мое воспитание. И учительница добавила:
– Что бы на это сказала твоя мама?
И я поняла «Сейчас!» Слезинки одна за другой покатились по моим щекам. В итоге эта самая мамашка меня и обнимала, и утешала.
А еще слезы на заданную тему были нужны на День матери в школе, в задушевных разговорах с подружками, в душещипательных рассказах о себе на первых свиданиях.
И только один раз они вышли как-то сами собой, без социального на то запроса. В одиннадцатом классе нескольких девочек из нашего класса отобрали для акции ко Дню защиты детей. Я была в числе отобранных. Нас привели в ближайший детский сад, где мы должны были читать детям сказки. Мне досталась «Василиса Прекрасная».
Этой самой Василисе мама перед смертью подарила куколку. Завещала носить ее в кармашке, а если случится беда какая, достать, накормить и совета спросить. Так куколка помогла Василисе найти в дремучем лесу избу бабы Яги, к которой отправила ее злая мачеха за огнем. Помогла справиться со всеми поручениями неприветливой старухи. В итоге баба Яга девушку не съела и огнем одарила. Потом еще куколка помогла ей полотно соткать, из которого рубаха вышла, такая прекрасная, что никому кроме короля и предложить ее нельзя было. Пришлась рубаха по душе королю, попросил он к себе и мастерицу позвать, ну и влюбился, конечно. И женился. И были они счастливы, и умерли в один день. Вот и сказочки конец…
А мне? Где моя куколка? – хотела я спросить детей, которые уже давно меня не слушали, шумели, и становились все мутнее и мутнее, пока слезы, наконец, не поползли вниз по моим щекам.
Я потом часто вспоминала эту сказку, она будто и до сих пор живет во мне. В тот день, идя домой, я чувствовала, как нагрудный кармашек жжет меня своей пустотой. Мне впервые стало по-настоящему страшно. Казалось, не прибрать мне за ночь в избушке бабы Яги, не настряпать еды, чтобы та до отвала наелась, не соткать тончайшей рубахи, и замуж за короля не выйти…
С этого дня я больше не плакала напоказ.