Сотня золотых ос - страница 2

стр.

Рихард обернулся. Голубое свечение в саркофаге помутнело. Скоро оно погаснет, раствор сольют на очистку. Рабочие отмоют стекло, лаборанты простерилизуют иглы, и от Марш Арто останется прозрачная пластинка с данными от Аби и биометрикой.

Туда ей и дорога.

— Могу я попросить оставить нас на пару минут? — не оборачиваясь, спросил Рихард.

— Конечно. Всё-таки нежные чувства?

Клетчатое отражение Чарльза Эффа так и не вытащило руки из карманов. И не двинулось с места.

— Как ответственный за имидж центра, я радуюсь, когда его выпускники становятся героями, но как человек искренне скорблю, — глухо солгал Рихард.

И отражение вздрогнуло, расплылось. Послышалась шаги и шорох закрывающейся двери.

Рихард окинул кабинет быстрым взглядом. Сесть было некуда, и он, поддернув брюки, тяжело опустился на корточки. Колени сгибались без боли, но туго, а в суставах что-то отчетливо скрипело. Нужно было записываться на очередную коррекцию. А он слишком устал.

— Ты такая дрянь, Арто, — хрипло сказал он, приложив ладонь к саркофагу.

Ее лицо было совсем рядом — прямо у него под пальцами, за прохладной стеклянной коркой. Единственный глаз затянуло мутной пленкой, как у рептилии.

— Такая дрянь, — со вздохом повторил Рихард, погладив стекло.

В голубом свечении скользнула тень. Он безучастно смотрел, как голографическая татуировка — саламандра, золотая и красноглазая, судя по фотографиям из морга, — суетливо скользит вдоль игл, огибая каждую, будто они в самом деле ей мешали.

— Бесси думает, что она во всём виновата, — мрачно сказал он.

Ящерка скользнула по мертвому лицу, обняла виски длинным хвостом. Положила голову на уголок губ, раскинув передние лапки, словно пыталась обнять. Она тоже угасала, но Рихард знал, что когда тело будут сжигать, она будет метаться по нему, как живая. Всего несколько секунд — потом не останется ни ящерицы, ни Марш, но эта мысль всё равно была неприятна.

— Ты зачем это устроила? Хоть удовольствие получила? Или как всегда?

Ему показалось, что она вздрогнула. Показалось, что на долю секунды спала пленка, и что вот-вот ее лицо, которому смерть оставила снисходительно-отстраненное выражение, вновь перекосит бешеной злобой. Рихард представил, как она открывает рот, и из него вырываются частые голубые пузыри. Как щерятся иглы на ее спине, и теперь это вовсе не иглы, а настоящий гребень, продолжение позвоночника, как у морского чудовища из мутных колб в старом музее.

Она бы билась о стекло в попытке вцепиться ему в горло. Ненавидела бы его, может, даже пыталась кричать, захлебываясь раствором.

Рихард был бы так рад. Так рад, что Марш Арто осталась жива, и он может сказать ей, какая же она дрянь. И тогда не будет красного пальто, заходящегося истерическим оранжевым светом диода на ее воротнике, тяжелого воя приближающегося аэробуса, тысяч растерянных лиц. Жадного воодушевления в глазах людей, увидевших, как другой человек совершает Настоящий Поступок.

Удивительно, как мало они знали об этом поступке. Как мало он знал.

Рихард погладил острый край прозрачной пластины с данными.

Что она слышала перед смертью? Что сказал ей Аби?

О чем она думала?

Какого цвета были ее глаза? На свежих записях она в красной линзе. А какие были раньше — он не мог вспомнить.

Ей было страшно? На записи было не разобрать.

— Марш? — тихо позвал он.

И в эту секунду Рихард был уверен, что женщина в голубом растворе оживет.

Марш не двигалась. Только саламандра — красноглазая и золотая — кольцом обвила пустую глазницу.

Глава 1. Теперь слышите, как поём?

Так могла начаться только хорошая история. С паучка, который карабкается по бетонной стене, тянет за собой тонкий провод-паутинку. С крошечных стяжек. Искр, красных в синей темноте — они вспыхивали, когда паучок поворачивал.

Марш следила за гаснущими искрами, и ей казалось, что они продолжают гореть.

Она видела весь узор — сама его составила. Собрала и запрограммировала паучка, своего маленького смертника, даже нарисовала ему на спинке букву «М». Это значило «Марш», но ей нравилось думать, что это еще значит «мама».

У Марш бывали приступы сентиментальности, и они всегда заканчивались именно так.