Soulmates Never Die - страница 64

— Если вдруг вам очень хочется сказать что-то неприятное о Донхи, лучше воздержитесь. Я — практикующий юрист, так что могу вас избить, а после вывернуть всё так, что вы же и виноватыми окажетесь. На самом деле, — будто нехотя бросает, — я бы давно уже упек вас за решетку, но Донхи попросила не пачкаться в дерьме. А вы же знаете её — с этой девчонкой никому спорить нельзя, да?

— Сукин выблядок, — с ненавистью цедит мужчина, на что Намджун с уже явной угрозой (то, что он ненавидит насилие и все проблемы решает интеллектом, забывается в одно мгновение) сжимает правую руку в кулак.

— Не провоцируйте меня, — выдыхает, прикрыв глаза на миг, а после разрешает ужасающему оскалу занять место своего вежливого выражения лица. — Я тогда слишком легко дал тебе в нос, старик. Руки чешутся исправить.

За его спиной — топот; Донхи бегом спускается по лестнице с ящиком в руках, быстрым взглядом окидывает пару, оба скрестили руки на груди, но отошли еще на несколько метров, Намджун стоит разъяренный и со сжатыми кулаками, из кухни выглядывает горничная, и она, видимо, хорошо её узнала. Донхи стягивает с головы капюшон, открывая шокированному взгляду выбеленные короткие волосы, и скалится.

— Еще две коробки снесу, и можем идти, — информирует, и Намджун лишь кивает, мельком бросив взгляд на содержимое ящика.

— Только рисовальное? — кивок. — Одежду брать не будешь?

— Я к тому дерьму больше не прикоснусь, — спокойно отвечает, на мгновение мажет своими пальцами по его плечу, успокаиваясь и успокаивая. — Мне еще минута.

— Всё время мира, — рассеяно отвечает, следя за тем, как обозленные мужчина и женщина — ну язык не поворачивается назвать их родителями! — с презрительным фырканьем и добротными ругательствами уходят из комнаты в, кажется, гостиную, где усаживаются на диван и сверлят взглядом Намджуна. Его аж трясет, так сильно хочется схватить с тумбы пафосную дорогую статуэтку и разбить ею огромное зеркало при входе. Хорошо бы еще потрощить окна…

Но Донхи не понравится, если он сделает это без нее.

***

— Бери эти два ящика, я эти возьму, — девушка нагружает его так, что ничего почти не видно, но у нее такая же стопка. Папки, тюбики, баночки, непонятные тубусы — так много всего, и Донхи выглядит мрачно удовлетворенной, ботинком открывая им дверь на улицу. Там она оборачивается, смеривает взглядом дом, в котором прошло её детство и юность, где она впервые полюбила, где была пусть и неправильно, но счастливой некоторое время…

Донхи смотрит на него — и ничего не чувствует. Нет ностальгии, нет тоски — только чистое, незамутненное безразличие. Она прижимает ящики покрепче к груди, смотрит на Намджуна — надеждного друга, который так много сделал для нее, да, лажал, но все они лажают. Переводит взгляд на родителей, которые всё же вышли на порог, и неожиданно ярко улыбается.

— Я буду счастливой, — говорит громко, так, что все соседи и простые прохожие мигом оборачиваются в её сторону. — Я буду самой счастливой, а вы так и сгниете здесь в своих предрассудках.

И оборачивается, идя к дороге. Намджун останавливается чуть позади нее — у него откуда-то есть чутье на моменты, в которые её трогать нельзя, и это просто замечательно. Машины сменяют друг друга, синие, белые, серебристые, и лишь когда глаза перестают позорно жечь, Донхи поворачивается и просит.

— Такси вызовешь?

Намджун почему-то смущается и, вот видно же, хочет потереть затылок, но руки заняты. А после аккуратно так намекает.

— Нам, наверное, такси не нужно?

— И что это значит? — так искренне удивляется, хотя внутри замешательство вперемешку с безграничной нежностью к этому долговязому неумехе, но такому прекрасному человеку. Ведь даже в доме её родителей он не сделал ничего, чтобы она почувствовала себя защищаемой. Он обставил всё так, чтобы именно Донхи чувствовала себя повелительницей ситуации, а это сделать, на минуточку, трудно. Вот сейчас тихушничает он что-то, но девушка даже не успевает сообразить, как рядом останавливается обычный черный джип, которых в Сеуле тысячи, и с водительского сидения высовывается макушка Юнги.