Советская морская новелла. Том второй - страница 46

На берегу возле дока, взобравшись на камень, стояли две девочки-подростка и, вытянув шеи, смотрели в док. Белоногие, в пестрых платьицах, тоненькие, стройные, они походили на растения, выросшие из серо-зеленого камня.

А дальше на берегу, на тропинках косогора, на шоссе, на обрывах — везде стояли матросы в парусиновых робах, рабочие, возвращающиеся с завода, солдаты, женщины. У автобуса заглох мотор, а в окнах застыли лица шофера и пассажиров. Все смотрели в док и стояли неподвижно. Весь город.

Помню, мне сообщили уже под вечер, что катер мой пойдет в лиман — на маяк. Смотритель его заболел, и врач, которого нужно доставить, прибудет на катер минут через сорок… Я не стесняясь выругался. Кончался март, и плотно-угрюмое море еще не успело оттаять от зимних свирепых норд-остов. Прибой накатывался на гальку жестко и деревянно, без гулкой упругости и привычного запаха сырости. Буи, отягченные наледью, хрипели на рейде не столько от качки, сколько от ревматизма. Кому охота было в такое время покинуть бухту, покинуть берег с натопленным кубриком и лезть в непролазную темень мартовской ночи, в хмурую неприветливость моря! Я снова выругался. Но служба есть служба…

Вместе с огнями бухты кончились и сумерки. В сплошной черноте, в которую мы уперлись, слились воедино и море, и берег, и небо. Катер, казалось, стоял на месте и только переминался с волны на волну. И так же валко покачивалась перед глазами едва освещенная картушка компаса.

Врач сплел тут же, в рубке, и беспрерывно курил. Дым от его папирос застилал мне глаза, вгоняя в сон и мешая следить за курсом. Через незакрытую переговорную трубу я слышал, как внизу, стараясь пересилить шум двигателя, о чем-то кричали друг другу мотористы. На душе было противно, как на неубранной палубе.

— Скоро доедем до маяка? — недружелюбно спросил врач.

— Дойдем, — поправил я. — Скоро, часа за четыре.

— Всеобщий восторг и ликование! — съязвил врач. — Мало того, что на мне поликлиника и весь район порта, так еще изволь переться черт знает куда, на какой-то маяк.

— Там нет врача…

— А здесь, наверное, нет врачей до самого Тархан-кута. Мне-то что!

Он еще долго ворчал. Наконец с силой вдавил окурок в спичечный коробок, поглубже уселся в углу и поднял воротник пальто. Думая, что он задремал, я приоткрыл рубочное стекло, чтобы освежиться. Но тотчас же услышал сердитый голос:

— Закройте. Еще не хватало мне катаральной ангины.

«Клистир, — подумал я со злостью, — надымил, как греческий пароход… Вот засну от этого дыма, наскочу на камни, тогда ангина тебе покажется слаще компота».

Когда мы обогнули мыс, издали, из неподвижной толщи черного мрака, протянулись навстречу нам блеклые сполохи огня. То был маяк у лимана… Сполохи знакомые, виденные множество раз. Но, помнится, я впервые подумал о том, что за этим огнем, где лежал больной человек, течет своя жизнь, раскинулся целый неведомый мир. Мир, мимо тревожных отсветов которого мы всегда проходили мимо, равнодушно оставляя его за кормой. Об этом мире нам хватало тех сведений, что помечены были на карте. А к большему мы не стремились, ибо в молодости любили море гораздо самозабвенней, нежели человека. Рассветы над сонными горизонтами и одиночество низких созвездий казались нам более вечными и раздумчивыми, чем даже грусть в глазах молчаливых женщин, провожающих корабли…

Уже после полуночи мы ошвартовались у небольшого перекошенного прибоем причала в бухточке возле маяка. Теперь огонь его — сильный и яркий — судорожно бился прямо над нами. Куски непроглядной ночи откалывались и падали в темень моря, как уголь. А свет, оживающий, как надежда, опять и опять пробивался к бредущим где-то во тьме кораблям.

Я разрешил команде спать, а сам пошел вместе с врачом. Мы стали медленно карабкаться в гору по узкой, плохо утоптанной стежке.

На пороге маячного домика нас встретила молодая женщина. В комнате, куда она завела нас, горела керосиновая лампа. Но каждые несколько секунд комната наполнялась отраженным светом маяка, тогда пламя высвечивало углы, сухие пучки бессмертника на стенах, пожелтевшие фотографии со стертыми лицами. По кружеву на нераскрытой кровати я понял, что это ее комната. Больной находился в соседней. Женщина проводила врача, затем вместе с ним возвратилась, из кружки слила ему на руки, подала полотенце. Врач снова ушел к больному, а женщина села напротив меня за стол и умолкла.