Sпарта. Игра не на жизнь, а на смерть - страница 4

– Я не поняла: вы нас уже допрашиваете?

Крюков поднял руки:

– Все, все, ребят. Это не допрос, никакого протокола, я просто увлекся, простите. С каждым из вас мы побеседуем, как положено, в присутствии взрослого, все будет по правилам. А сейчас поздно уже, пора по домам. Все свободны.

Второго приглашения не потребовалось; школьники дружно потянулись к выходу из класса. А Крюков внимательно наблюдал за ними. Он заметил, как одобрительно положил руку на плечо Шориной Барковский, как Палий что-то успокаивающе прошептала на ухо Довженко, с какой неприязнью смотрела на Белодедову Кристина Суворова, как неожиданно серьезен стал Худяков, и как молча, ни с кем не прощаясь, первым вышел из класса Юров.

Крюков вышел из школы вслед за школьниками, подошел к микроавтобусу криминалистов. Оттуда навстречу ему вышла полная молодая женщина – Антонина, для своих Тоша, один из лучших экспертов Управления.

– Здорово, Крюков, – приветствовала она капитана.

– Привет, Тош, – отозвался он. – Как ты?

– Простудилась на фиг.

Беседуя с Тошей, Крюков краем глаза отмечал проходящих мимо школьников. И заметил, как Суворова и Мелкова сели в стоявший у школьной ограды большой внедорожник.

– Какие новости? – спросил он.

Тоша усмехнулась:

– Нефть марки «брент» торгуется на восемь пунктов ниже, в Таиланде наводнение, в Москве пасмурно, а в Питере молодая училка из окна выпала.

Тут Крюков неожиданно предложил:

– Тош, хочешь пельмешек? Горяченьких, свеженьких? Тут недалеко новая пельменная открылась – ну, пальчики оближешь!

Тоша усмехнулась еще шире.

– Вот ты змей! Ну, ладно, слушай. На первый беглый взгляд: девушка не беременна, следов насилия нет. Наверняка имеются разрывы внутренних органов, но причина смерти – перелом позвоночника. Остальное – при детальном осмотре. Пельмешки свои себе оставь, они наверняка из собачатины. А я на диете.

– Я тебе по жизни должен, – сказал Крюков, улыбаясь. – Может, переспим?

– Не, у меня же насморк, целоваться не могу, – Тоша покачала головой. – А так бы да… Ой, нет, я ведь замужем, забыла…

Крюков дружески поцеловал Тошу и ушел.

…В это самое время в кабинете директора школы состоялся весьма примечательный разговор между директором Царевой и преподавателем физкультуры Баграмовым – тем самым, что вел урок у мальчиков одиннадцатого класса. Разговор начался с того, что физрук сделал директору одно откровенное признание. Это признание далось ему с большим трудом – у физрука, немолодого уже мужчины, едва не началась истерика, он схватил стакан и стал жадно пить воду.

– Стыдобища! Ты посмотри на себя! – презрительно произнесла Царева, глядя на него. – Мужчина!

– Люда! – взмолился Баграмов.

– Не Люда, а Людмила Михайловна! – прошипела на него директор.

– Людмила Михайловна, мне до пенсии полтора года осталось! Честное слово, я…

– Сядь! – скомандовала Царева.

Баграмов послушно сел.

– И ведь хотела же уволить, хотела! – произнесла Царева, с ненавистью глядя на физрука. – Пожалела тебя, старого дурака. Слушай меня, Володя. Если хоть один человек – хоть один! – услышит то, что ты мне сейчас рассказал… Я тебя не просто уволю – я тебя уничтожу! Ты понял?

Баграмов истово приложил руку к груди.

– Иди домой! – распорядилась директор. – Прямо сейчас.

– Можно я больничный возьму?

– Вот когда я тебя покалечу, тогда и возьмешь. Убирайся!

И Баграмов убрался…

…Возле дома, в котором жила Аня Мелкова, остановился большой внедорожник. Его владелец Коля – молодой парень в хорошей кожаной куртке, с золотыми часами на руке – вышел и галантно открыл заднюю дверцу для Кристины Суворовой. Вслед за Кристиной вышла и ее подруга Мелкова. Она заметно нервничала.

– Да не парься ты! – успокаивала ее Суворова. – Ну погуляла пару часов, мороженого поела… Курить будешь?

– Нет, что ты! – покачала головой Аня. – Отец унюхает – прибьет.

Достала из пакета скромные туфли без каблука, села на ступеньку и переобулась. Свои модные туфли на шпильке засунула в сумку.

– А это зачем? – удивилась Суворова.

– В прошлый раз он у меня каблуки отломал, – объяснила Аня.

– Жесть! – поразилась Суворова. – А моим плевать, хоть я голая ходить буду.