Спасенная душа<br />(Рассказы. Сказки. Притчи) - страница 22

— Господине владетель наш муромский! Помилуй нас, рабов своих, не дай нам горькою смертию погибнуть со всеми домами нашими, с женами и детьми и со всем скотом и имением вконец разориться.

А брюхастый боярин Данила, кто более всех поносил Февронию, уже не рокотал громовидно, а завывал, будто пес побитый:

— Умилосердись над нами, грешными, княже! Возвратись на свое отечество, войди в дом свой, сядь на престол княжеский, не дан нам горькою смертию погибнуть от приходящих неведомо откуда великих неких, одеянных пречудно!

А тщедушный ябеда Тимофей Тарасьев вцепился костлявыми пальцами в ноги князя и, тряся опаленной бороденкой, верещал, будто безумный:

— Пламенья огненные носят с собой! Великие палицы огненные! Спаси, избави нас, княже, от неминучей смерти!

Молча слушал князь униженных гонителей своих, и ликовала душа его, но не над их падением, а от того, что видел он сейчас не рабские, согбенные спины, а свою предивную жену, что не предала его в трудный час, а укрепила его верой, надеждой и любовью.

Не хотел князь мстить. Заповедовал нам Бог враждовать только против дьявола-змея. И, чтобы противиться ему, надо уступать людям и не воздавать злом на зло.

Поднял князь с земли грязного, обожженного огненными палицами Тарасьева и сказал:

— Идите с миром и спросите княгиню мою. Если захочет возвратиться, и я возвращусь.

Толкаясь, забыв спесь и гордость, побежали бояре к шатру княгини, повалились ей в ноги и стали молить:

— Госпожа наша! Хотя и прогневали и обидели мы тебя тем, что не хотели, чтобы ты повелевала женами нашими, но теперь со всеми домочадцами своими мы рабы твои. Хотим, чтобы вы с князем возвратились на престол свой и избавили нас, грешных, от напрасной смерти.

Кротко выслушала их Феврония и сказала:

— Идите к господину вашему князю Петру. Если захочет вернуться к вам, то и я с ним скоро буду.

Они же в один голос:

— Просили мы его, и он послал у тебя, госпожа, спросить!

Феврония, видя их слезы и раскаяние, поспешила к Петру.

— Что решила ты, возлюбленная моя?

Прекрасные, полные слез глаза Февронии сказали князю больше, чем многие искусные речи.

Не помня зла, вернулись князь с княгиней в Муром, где на берегу встречали их все жители от мала до велика и с подобающими почестями проводили до княжеских палат.

Через хулу, злословие и унижение прошли князь с княгинею с достоинством и так же спокойно, как солнце и луна совершают свое течение по небу, когда собаки лают на них с земли.

Стали править они в Муроме, соблюдая все заповеди Господние. Ко всем питали равную любовь, не любили жестокости и стяжательства, а почитали справедливость и кротость.

Феврония, в молитвах и постах часто пребывая, продолжала творить многие чудеса и не переставала заботиться о сирых и больных, заступалась за вдовиц с малыми детьми, бедным монастырям многое отдавала.

Князь Петр, видя вокруг кроткий свет ее добродетели, и сам рядом с женой иным стал и тоже творил добрые дела, подобно ей.

Жить бы им да жить да людей радовать, только два века не проживешь, две молодости не исходишь. Пришла и к ним старость, и, предвидя скорый конец, умолили Петр с Февронией Бога дать им умереть в одно время, а чтобы и после смерти тела их не расставались, завещали положить их в одну гробницу. Для этого повелели вытесать в одном камне два гроба с тонкой перегородкой меж собой.

Однажды вечером призвал старый князь к себе поседевшую княгиню, усадил рядом на лавку, взял ее тонкую руку в свою и тихо поведал свое желание:

— О возлюбленнейшая моя, хочу идти в монастырь и принять на себя монашеский чин. Пойдешь ли со мною?

Феврония поклонилась мужу до земли и сказала с радостью:

— О господин мой возлюбленный, давно ждала я от тебя этих слов, ведь сама не решалась тебе сказать про это. Теперь же радуюсь и только и жду уйти подальше от мира, чтобы быть ближе к Богу.

Многие муромцы недоумевали, зачем ради монашества оставлять княжество, честь, славу и богатство, ведь и в миру можно Богу молиться?

Не понимали они, что между монашеством и мирской жизнью, как говорил Иоанн Златоуст, такая же разница, как между пристанью и морем, непрестанно колеблемым ветрами.