Спросить Гришу - страница 3
Само собой – КВН, студенческий театр, фельетоны, рассказики… Гриша поумнел настолько, чтобы стать сатириком, но еще не настолько, чтобы покончить с «веселым цехом».
Где-то в поднебесье реял Аркадий Арканов, в то время еще Штейнбок, тоже врач. Щеголь, саксофонист, бабник, блистательно остроумный и похожий на Мастрояни. Он взял на себя труд запуска молодого коллеги на орбиту юмористического Парнаса. Писали в соавторстве. Но первый же совместный текст (очень смешной) вызвал у редактора «противоречивые чувства» - как при падении в пропасть вашей тещи на вашей же машине.
- Вы что, товарищи дорогие? Штейнбок и Офштейн? Вы полагаете, такая пара будет иметь успех у радиослушателей и, главное, у руководства радиокомитета?
Тогда дворовая кличка Аркан стала псевдонимом одного, а производная от фамилии мамы «Горинская» - прославленным именем другого. Хотя Войнович сочинил версию, что ГОРИН – аббревиатура: «Гриша Офштейн Решил Изменить Национальность». Шутка – не бог весть, но разошлась. Что вы хотите, середина 60-х. Кто в армии служил, тот в цирке не смеется.
В деревне, где они часто рыбачили, один мужик спросил Ширвиндта, правда ли что отчество Гриши – Израилевич? Чистая правда, - подтвердил Шура. «Ишь ты! И чего, можно прямо так и звать? Израйлич? Не обидится?»
А в 1972 году Григорий Горин опубликовал в «Литературке» рассказ «Остановите Потапова». Я тогда писала диплом о деле сатиры и слове юмора. И навсегда запомнила заключительную фразу горинского рассказа: «Ровно в двенадцать часов ночи Потапов начал сон». В сущности, это рассказ ни о чем. Или о каждом из нас. Как «Осенний марафон». «Потапов», собственно, и был характерологической предтечей «Горестной жизни плута», хотя и попроще. Так и Горин помоложе Володина.
Вадим Абдрашитов с его уникальным чувством времени снял по рассказу курсовую короткометражку. Большая умница, режиссер прекрасно понял, что эта проза – не сатира о «вруне и приспособленце», как пишут литературные энциклопедии. Это чеховская вивисекция обычного обывателя-марафонца, «как ты да я». Позже появятся Зилов, Бузыкин, герои Трифонова, зрелого Александра Кабакова, Маканина. Появится Гела, «певчий дрозд» Иоселиани. Герой Янковского из «Полетов во сне и наяву» Балаяна. В советскую литературу, театр и кино суматошной походкой всюду опаздывающего, нужного всем и никому не нужного «неуловимого Джо» вбежит горестный плут. Чмо. Герой не вашего, но нашего времени.
Которого привел Горин. Большой писатель Гриша Офштейн, изменивший не национальность, но сюжет своей жизни.
Горин как Мюнхгаузен
Действительно близкие, те немногие, с кем Горина связывала именно дружба (не застолье и работа, даже не интеллектуальная близость, как многих и многих), а дружба-родство, общие параметры и маршруты жизни: Марк Захаров, Александр Ширвиндт, Арканов – сказали потом, не сговариваясь, что остались Грише должны, что недодали ему. Как-то так само собой складывалось, что Гриша заботился, Гриша помогал, Гриша хлопотал; кого-то отвезти – Горин, собраться после спектакля – у Горина, позвонить ночью – Горину… Даже по медицинским вопросам до врача консультировались с Гришей. В одночасье он отправил занемогшего Захарова на операцию в Германию – спас жизнь…
Хоть рыбалку взять, вещь, в сущности, пустую. Но и к ней Гриша относился как к делу глубоко личному, серьезному и для души целебному. И потому крайне важному. Тем более, что любимой его рыбалкой была зимняя, подледная, требующая не только терпения, но и силы духа, работы преодоления. Есть такой маленький червяк – мотыль. Чтобы сохранить его в мороз, не знаю, как сейчас, а раньше рыбак клал горсть мотыля в «изделие №2» Баковского завода, завязывал и запихивал гондон с мотылем за щеку. Ехали рыбачить трое-пятеро. Но за обогрев мотыля всегда почему-то отвечал Горин.
В общем, если говорить совсем коротко, Григорий Горин был очень хорошим человеком.
В жизни литературной, отягощенной к тому же театром, это качество не слишком распространенное. И вот что мне кажется. Григорий Израилевич, еще со времен своего бытия Гришей, был так занят выращиванием своего героя, одного на всю жизнь (как оказалось), что стал им сам.