Среди кочевников Северной Австралии - страница 13

Полигамию также нельзя искоренить вмешательством извне, хотя, к сожалению, некоторые реформаторы пытались даже установить здесь моногамию в течение нескольких лет. Как-то старики-многоженцы привели в миссию каждый по одной жене, а затем примерно в полумиле от миссии разбили стоянки для других своих жен и детей. Я никогда не навязывал юленгорам моногамии, но они, конечно, видели, что у меня одна жена, в то время как у некоторых из них три, восемь, двенадцать, а то и больше. Они думали, что я очень беден, и расспрашивали меня об обычаях христиан вообще. Казалось, дело на том и закончилось, но, когда через четыре или пять лет несколько юношей сообщили мне о своем намерении иметь только по одной жене, я подумал, не слишком ли внезапной будет такая перемена. Древний обычай может быть радикально и без особых эксцессов изменен, если аборигены подготовлены к этому. Мужчины сами должны отказаться от своих будущих жен в пользу младших холостых братьев, которые по обычаю юленгоров также являются возможными «мужьями» этих женщин.

Многие считают, что аборигены склонны к воровству; однако представления их о собственности настолько отличны от наших, что аборигенов нельзя судить но нашим законам. Ведя бродячую жизнь, юленгоры, не задумываясь, подбирают и используют все, что им поправится; и бродят они как им заблагорассудится, неся с собой все свои пожитки. Если юленгор находит в бухте или крике чужую лодку, он считает себя вправе воспользоваться ею так, как хочет. Он может уплыть па ней миль за двадцать и бросить ее там — пусть хозяин ищет.

В этот древний мир бродячих охотников, где все — родственники, где и дележ, и обмен лежит в основе всей жизни, вторглись чужеземцы: ловцы трепангов, тредеры, ученые и миссионеры со своими странными и неслыханными идеями и представлениями о личном имуществе, которое они не хотят ни с кем делить.

В течение ста семидесяти лет шла борьба между двумя этими системами собственности. Одни поселенцы и тредеры уговаривали аборигенов, объясняя им свое отношение к личным вещам и пытаясь внушить уважение к ним, другие прибегали к силе и давлению. Но какой бы метод ни употреблялся, чтобы привить аборигену новую для него идею частной собственности, он сохраняет свое извечное, инстинктивное, всегда присущее ему стремление использовать все, что привлекает его внимание.

Один миссионер рассказал мне, как однажды за систематическое воровство он запер молодого аборигена в сарай. Однако «заключенный» каждую ночь вылезал через слуховое окно и до утра просиживал у костра с друзьями, лишь к завтраку возвращаясь в «место заключения». Другой миссионер запер провинившегося юленгора в специально построенную для острастки деревянную хижину, под тенистым тамариндом, но тот, прорыв ход в песчаном полу, продолжал наносить ночные визиты своим друзьям. Наутро он возвращался, засыпал ход и, получив свою долю пищи и табака, отсыпался в течение дня. В последующий сезон дождей он потребовал жилище для себя и своей семьи и устроился жить в нем.

В определенное время года в Арнхемленде появлялись ловцы трепангов, и тогда право на собственность доказывалось копьями и ружьями.

Желательно было хоть как-нибудь контролировать воинственно настроенные племена и установить элементарную законность и порядок в новом поселении, так как традиционные древние обычаи юленгоров не удовлетворяли потребностей развивающейся общины. И все же я твердо решил не навязывать юленгорам нового порядка и не выступать в двойной роли полицейского и миссионера, с пистолетом в одной руке и библией — в другой. Общие инструкции, которые мне были даны, заключались в следующем: «Работайте изо дня в день и как можно лучше». Таким образом, я был более или менее свободен в выборе программы своей деятельности и намеревался добиваться того, что хочу, только мирными средствами. Но должен признаться, я сомневался, сумею ли таким путем оказать какое-либо влияние на аборигенов. Насилие не применялось ни в каких формах. Однако в некоторых случаях кое-кто из подростков, несомненно, заслуживал наказания за умышленные проступки.