Сталин и КПГ в преддверии гитлеровской диктатуры (1929—1933 гг.) - страница 9

. В биографии Э. Тельмана, созданной учёными ГДР, указывается, что он, стремясь сорвать планы крайней реакции, обратился к П. Швенку и другим депутатам прусского ландтага от КПГ с просьбой выступить в этом духе[43]. 15 октября 1930 г. Швенк заявил в ландтаге: «Нацистский референдум имеет лишь одну цель — установить кровавую фашистскую диктатуру. Поэтому мы отвергаем какое-либо участие в этом обмане народа»[44].

Но этот единственно верный вывод оказался преждевременным. В 20‑х числах июля 1931 г. КПГ изменила решение на противоположное. В изданиях, вышедших в ГДР, утверждается, что это произошло под давлением Коминтерна и в результате тайных махинаций Неймана, обратившегося в отсутствие Тельмана в Москву (к сожалению, документы на сей счёт не опубликованы). Определяющую роль в решении руководящих органов Коминтерна сыграла позиция, занятая Сталиным и Молотовым[45]. И вот 8 августа «Роте фане» писала: «Эта прусская „цитадель демократии“ — тюрьма для рабочих, оплот фашизма, который уже устраивается в седле». А в циркулярном письме ЦК КПГ от 27 июля, подписанном председателем партии, где вначале подчёркивалось, что КПГ ранее отказывалась от участия в данной кампании, далее следовало: «Но ныне ситуация — иная и новая»[46]. В чём заключалась новизна, из письма неясно. А 24 июля, выступая перед функционерами КПГ Берлина, председатель партии говорил, что «цель коммунистов — внести разложение в лагерь буржуазии, расширить вторжение в ряды социал-демократии и ускорить брожение в этой партии». Речь заканчивалась словами: «Всё это удастся нам»[47].

На деле последствия были совершенно иными. Необходимое число голосов получить не удалось прежде всего потому, что многие коммунисты в голосовании не участвовали[48]. Но главное заключалось не в этом, а в огромном моральном уроне, который понесла партия. Как могли год спустя реагировать социал-демократы на призыв КПГ объявить всеобщую забастовку в защиту того же прусского правительства, смещённого декретом фон Папена? Они не доверяли этому призыву, а многие видели в нём провокацию. Да и от коммунистов нельзя было всерьёз требовать, чтобы они вдруг, совершенно неожиданно для себя вступили в борьбу с войсками, отстаивая ненавистное правительство Брауна — Зеверинга.

Референдум осложнился событием на площади Бюлова, где находился ЦК КПГ,— убийством двух полицейских. В изданиях ГДР 60‑х годов сообщалось, что этот террористический акт организовали Нейман и заведующий военным отделом ЦК Киппенбергер[49]. Результатом был длительный запрет «Роте фане» и другие репрессии. Эти убийства заставили задуматься над целесообразностью подобных методов борьбы с властями. 13 ноября 1931 г. ЦК КПГ принял решение, осуждавшее индивидуальный террор как чуждый марксизму. Это был шаг в правильном направлении[50].

В последнем номере журнала «Интернационале» за 1931 г. Э. Тельман выступил со статьёй с многообещающим названием «0 некоторых теоретических и практических ошибках КП Германии и путях их ликвидации». Он указал, в частности, на серьёзную недооценку опасности фашизма, имевшуюся в КПГ, и вновь подчеркнул острую необходимость развёртывания идеологической борьбы против него. Тельман осудил «крик и ругань» во взаимоотношениях с социал-демократией. Но наиболее опасную ошибку автор вновь усматривал в том, что «в наших рядах наблюдается тенденция либерального противопоставления фашизма буржуазной демократии, партии Гитлера — социал-фашизму». Он утверждал: «Если мы не победим социал-демократию, мы не сможем разбить фашизм, т. е. не сможем усиленно бороться против диктатуры буржуазии, проводимой фашистскими методами»[51]. В обоснование этого автор обращался к предисловию Сталина к книге «На путях к Октябрю», где шла речь о том, что в период подготовки Октябрьской революции главной социальной опорой буржуазии являлись эсеры и меньшевики. Германские коммунисты, говорилось в статье, ещё недостаточно учли в своей практике стратегию и тактику, о которых шла речь в сочинении Сталина[52]. Подобное игнорирование коренных различий в обстановке России 1917 г. и Германии 1931 г. (не говоря уже о том, что имелся в виду не ленинский подход к анализу обстановки и формулированию задач партии, а сталинский) не могло не привести к самым тяжёлым просчётам. Положение усугубилось ещё больше после появления известного письма Сталина в редакцию журнала «Пролетарская революция». Этот документ, носивший название «0 некоторых вопросах истории большевизма», имел крайне отрицательные последствия внутри страны, покончив с правдивым исследованием истории. Кроме того, резкая критика Сталиным довоенной социал-демократии неминуемо переносилась на современные партии Рабочего социалистического интернационала, особенно в Германии, стране, о которой более всего шла речь в сталинском письме.