Старорусская вышивальщица (СИ) - страница 14

— Ваааа! — восхитились стряпчие.

А Инна Никитич шагнул в следующую дверь:

— Эхх, Матильда, Матильдушка! Уже час мы глядеть этот картелевский дер Каталог, а до сих пор не вдохновились…

— Да, Фридрихуша, вдохновение нихт…

— Русский любят говорить “нихт хера”! Я! Они говорять, их частица “хера” усиливает наш “nicht”.

— Погодить! Мне казаться, я начинаю вдохновляться… Смотри, какая миленькая ди Мидхен ауф дер Беар шляфен… Вдохновение подсказывать мне создать схему для вышивки, где бы девочка спаль на медведик… Это так schön!

— Унд фришь!

— Я! Сейчас зима, пусть медведик будет белый!

— Унд зима медведик спят!

— Унд девочк! Ах, Фридрихуша, как гут мы получаться вдохновляться!

— Погодите, — внезапно пробасил Инна-красна девица. Он давно стоял за их спинами и думал, сильно ли рискуют эти два творца, вдохновляясь проектами самой губернаторши, — Дался вам этот медведь. Это старо!

— Кто вы есть? — изумились Фридрихуша и Матильдушка.

— Я Инна, я девица, я эксперт.

— Откуда вы эксперт есть?

— Я в дверь вошла.

— Зачем вы входить?

— Потому что я эксперт!

— А! Das ist gut. Вы сказаль “старо”?

— Да вот ваша идея с медведем — это старо.

— Варум? Мы только что придумать.

— Только что придумали, а уже состарилось. Медведь-то взрослый, а значит, старый. Я вам вот что хочу присоветовать: рисуйте младенцев. Дизайны для младенчиков. Эта порода, младенчики, каждый день новые рождаются. Где ж на всех столько метрик набрать? Вот это будет ново! Новый день — новый младенец. А охотников до таких вышивок — тьма и тьма. Это я вам как эксперт, вошедший в дверь, говорю.

— Ах, дас ист ново! Дас ист изысканно!

— Премного вас благодарить!

— На здоровье! — и Инна откланялся.

Миссия была выполнена. Оставалось найти благородную девицу без адреса и вручить ей оный. Никаких примет девицы у Инны Никитича не было. Он знал только, что у той с собой узелок ниток. И это была зацепка.

Инна Никитич отправился в начало: к въезду в город. Лотошники уже порядком охрипли, прооравши полдня на морозе, и теперь походили на острожников, сурово приближаясь к каждому и сипя: — Лисичку брать будешь? Нет? Ну и катись отседова катышками.

Торговля сникла.

— О, братуха Леха, опять давешняя баба чешет!

— Ничо се твоя баба бороду отрастила, а сисек-то нету! Такая видная, а пощупать не за что!

— А мож, у нее есть другое чо, поинтереснее сисек! — захмыкал первый.

— Это уж на любителя! — и Леха косо посмотрел на приятеля.

Инна за сто метров почувствовал нелиберальность лотошников. Закралась ему мыслишка снять сарафан. Но февраль, морозы, в сарафане теплее. И в бороде.

И служилый дворянин Инна огорчился, что идея носить женское поверх мужеского пришла только сейчас, а не в далеком 50 м году, когда на донском перевале брали они измором одну вышивальщицу-оборотня. Весь ноябрь простояли они на бивуаках, вышивая деревянными от холода пальцами миниатюрки, кто что прихватил из дому. И только каждый день на перекличке было их одним человеком больше, чем при выходе из Москвы. Так умело маскировалась подо всех вышивальщица-оборотень. Мастерство ее было настолько великим, что однажды уланы схватили самого Инну Никитича, искренне думая, что это он оборотень и есть. Еле отбился Инна Никитич рукодельным подносом, который использовал по тем лихим временам как щит. Получив по лицу разок и другой, уланы признали в Инне Никитича натурального Инну Никитича, потому что Инна Никитич орал во всю глотку: “Паскуды! Абьюзеры!” и махал подносом. Слова “абьюзеры” уланы не понимали как в Москве при начале похода, так и сейчас, поэтому стало ясно, что тут ошибки быть не может. Инну Никитича отпустили. Так бы и погибли они, принимая за оборотня то одного из своей братии, то другого, если б вышивальщица-оборотень, возгордившись успехами, не допустила фатальную ошибку: она засела вышивать бенгальских тигров. Тут ее застигли, в эту самую простынь от тигров завернули и потащили топить в Дон. Связали по рукам и ногам шерстью Риолис, привязали к шее станок Оманик, благо он железный и тонет в воде. Размахнулись и кинули. Но диво! Вышивальщица-оборотень не потонула, а только черпнула немного воды, и поплыла, поплыла вниз по Дону, увлекая за собой дорогущий импортный Оманик. Долго еще стояла в ушах уланов ее ликующая песня: