Статьи и проповеди. Часть 14 (17.05.2018 – 23.07.2019) - страница 9

Это «ха-ха» с горчинкой. Оно со слезой. Но тем не менее…

Портрет дома – это портрет хозяина. Но «хозяина» не в смысле просто «владельца». В таком смысле собака тоже – портрет хозяина-владельца. Кому-то нужна Жужа, а кому-то чудовище с налитыми кровью глазами. Нет, дом олицетворяет не владельца только, а именно хозяина. Того, кто красит забор, вешает баскетбольное кольцо на заднюю стену, разбивает клумбу и т. д. Того, кто каждый гвоздь в доме знает.

Портрет дома – это то, что являет собою фотоальбом. Это запечатленная длительность.

Вот ты маленький в коляске, а вот ты маленький, но уже на своих двоих стоящий, шатаясь. А вот уже ты маленький в рубашечке с галстуком. И так далее. Вплоть до «вот это ты старенький на барбекю с повзрослевшими внуками». «Вот ты уже одной ногой в могиле, в окружении правнуков»… И все это дом считывает. Впитывает. Фиксирует. Мы можем угадать в нем молодость, когда все кипело и звучал смех по всем углам. Зрелость, когда все устоялось и казалось незыблемым. Старость, когда все посыпалось, а молодежь разъехалась. И вот – наличность. Солнечный блик на немытых окнах, газон, забывший о косилке, и так далее.

Это традиция. Даже порушенная, но традиция.

Это источник благородной грусти. А жить на земле не грустя, вообще-то, нельзя. Не удивляйтесь, но это преступление против Истины. Надо грустить, видя разрушение и тление. Иначе в тебе души нет.

Красота и мимолетность составили после грехопадения преступный союз. И вот мир наш тленен. Тленен, но прекрасен. Переставляйте как хотите слова в этом предложении. Это правда. Прекрасный, но почему-то тленный. Тленный, но, однако же, прекрасный.

Кстати, этого о наших многострадальных и столь необходимых каждому многоэтажках не скажешь. Мысль о тленной красоте не возникает на фоне бетонной девятиэтажки. Эта мысль возникает при виде разоренной усадьбы, покосившегося деревенского дома на обочине, большого особняка, который покинули обитатели… И так далее.

Портрет дома возможен. Он даже необходим.

Чтобы в наших душах возникла печаль о родовом гнезде, которое у одних отняли, а другим никак не удается создать. Это не только печаль, но и раздумье. О себе и об Отечестве.

Из этого раздумья многое может родиться. Все хорошее рождается из толкового раздумья.

Сегодня первая Литургия была отслужена в приспособленном помещении в силу необходимости. Так будет весь летний период. Сегодня праздник – день всех святых. Можно считать, что Господь Иисус Христос завел вас всех в алтарь. Мы здесь неразделенные с паствой иконостасом. И всем видно все.

В обычных храмах многое, совершающееся в алтаре, закрыто от глаз богомольцев. Это отчасти и хорошо, но большей частью – нехорошо. Мы с вами не революционеры. Мы с вами христиане. Мы ничего не меняем. «Оно» само меняется, без нас. Наступают такие дни, когда мы служим «в открытую». И вам можно видеть проскомидию – приготовление даров для будущей евхаристии, саму службу, возношения. В общем, вы видите все.

В каком-то смысле это углубление вашего духовного опыта. И нашего, и вашего. Нашего общего. Это нам поможет. Поскольку помещение маленькое, в мое желание входит попытаться реализовать хоть немножко то, что мы хотим давно, – освоить общее пение. Здесь не нужно напрягать голос. Не нужно сильно кричать. Потому что звуком наполняется помещение легко. Здесь можно подпевать. Постепенно привыкать открывать рот на службе. Давать звук изнутри. Звук молящихся уст – это указание на «умный вопль в сердце». Так сказал один египетский отец. Пение языком и устами – это указание на умный вопль внутри. Внутри человека сердце вопит. Временами вопит покаянием: «Господи, помилуй!» Вопит благодарностью: «Слава Тебе, Боже наш!» Вопит просьбами: «Подай, Господи!» И вот наличие этого вопля внутри – оно должно перейти на язык и разлететься по эфиру.

Конечно, Господь смотрит на сердце. Но человеку важно – молиться целиком. В том числе – языком и устами, а не только умом. В древности вообще не понимали – что значит, молиться «про себя». Если вы помните, в первой Книге Царств святая Анна – мама пророка Самуила, пришла к Богу с оскорбленной душой. Она была любима мужем, но не имела детей. Многоженство было в норме. И у ее мужа были нелюбимые жены. Они рожали. А эту он любил. И она его любила. Она была у него на почетном месте. Но утроба ее была закрыта. Это ее очень мучало. И она пришла к храму, к скинии, и начала молиться, не произнося слов. Уста ее что-то шептали. Но голоса молящегося не было слышно. И священник подумал, что она пьяная. Сказал ей: «Доколе ты будешь здесь пьяная? Пойди вытрезвись от вина твоего» (см. 1Цар. 1:1-16). Люди не понимали, как это можно молиться, так чтобы не было слышно. А мы сегодня вполне удобно читаем молитвы «про себя», на память. И вообще на службе молчим. Это какая-то вторая крайность. Нужно, чтобы было и то, и то.