Стеклянный город - страница 24
"Уйти, убежать отсюда! Пусть воюют, как хотят! Разве мне больше всех надо?" - думал я отчаянно, - "что мне до Лесовии? Не сейчас, так через тысячу лет, ее всё равно кто-нибудь завоюет, ни одно государство не простояло вечно, так стоит ли... Все эти войны, мятежи, перевороты, - это же мышиная возня! А эти громадные ели смотрят на нас свысока и смеются, и ручей смеется!.. Зачем это всё? Зачем?.. Или я просто трус?.."
По мостику из двух досок ко мне шла женщина в черном. Она была как вороново крыло на белом снегу. И, как всегда при ее появлении, что-то екнуло в груди, хотя уже и привык, и верил ей, и не боялся. Она села прямо на снег.
- Что-нибудь случилось, Бриан? Ты не ранен?
Я покачал головой, она смотрела внимательно и хмурилась, скрывать от нее что-то было бесполезно, я и не пытался.
- Я не знаю, что со мной, Эрна. Просто плохо.
- Я вижу. Это пройдет.
Она хотела успокоить меня, но я только разозлился.
- Это не пройдет, - зло проговорил я, глядя ей в иконные глаза, - я не тот, кем ты так гордишься. Я не Бриан! Бриан умер! Самый умный, самый сильный...
- Самый красивый, - докончила она спокойно.
- Он умер, - повторил я, - ты не за того меня принимаешь. Я другой.
- Я знаю. Ты Антоний Скерцци, но разве это что-нибудь меняет?
- Ты и это знаешь?! Нет, я тебя все-таки боюсь, Эрна!
Ветер переменился, потянуло костром: дымом и варевом. Захотелось наконец в тепло, надоел этот снег, и этот ручей, и эта сучковатая коряга. Надоела эта всезнающая ведьма со страшными глазами!
Я хотел встать, но вместо этого сполз к ней на снег, положил ей голову на колени.
- Что со мной, Эрна? Я потерял в себе всякую уверенность. Я слаб.
- Ты просто устал, - говорила она ласково, - это пройдет, я сделаю тебе отвар из трав, ты выпьешь - и всё пройдет. Ничего не бойся, если ты заболеешь, я тебя вылечу, если тебя ранят, я тебя выхожу, если тебя схватят, я тебя спасу...
- А если меня убьют?
- Я воскрешу тебя.
Она сказала это так просто и так уверенно, что я вскочил, чтоб только заглянуть ей в лицо. Нет, она не шутила, лицо ее было спокойным и светлым, и, окончательно потеряв рассудок от этой женщины, я спросил:
- А любить ты меня смогла бы?
Вопрос мой, наверное, был невозможен, потому что на этом светлом лице сначала появилось удивление, а потом смятение. Эрна долго не могла ничего сказать, но я уже понял, что бросил камень в какой-то жуткий застоявшийся омут. Я еще на что-то надеялся.
- Всё, что хочешь, Бриан, только не это.
Со своим смятением она справилась и сказала это твердо.
- Но почему?!
- Не заставляй меня что-то объяснять.
Ни на чем настаивать я не решился, я боялся потерять и то, что есть. Честно говоря, я и сам не представлял, что Эрну можно просто так обнять, взять на руки, пожелать, как земную смертную женщину, у нее и тела-то не было, одни одежды. Дух без плоти. Только почему-то при одной мысли, что эта женщина положит мне руки на плечи, у меня перехватывало дыхание.
Мы вернулись в лагерь. Она ушла готовить отвар, а я отправился взглянуть на пленных.
Пленные вели себя по-разному: кто хранил гордое молчание, кто понуро и отрешенно изображал полное смирение, кто-то задыхался от ненависти, кто-то бросался под ноги с оправданиями и мольбами.
Один молодой офицер в порванной кольчуге взглянул на меня с такой ненавистью, что я не смог пройти мимо. Я его узнал.
- Отведите его ко мне в шатер, - велел я охране, - я допрошу его лично.
Он не упирался, а пошел гордым шагом, высоко неся голову, как и положено сводному брату императора. Больше знакомых я среди пленных не встретил, но и этого было вполне достаточно.
Он грелся у походной печки и жадно пил горячее вино, у него была масса всяких титулов, которых я никогда не мог запомнить, он был слишком знатен, чтобы жениться на моей сестре, но и отказаться от нее он не мог. Так и жили. Он навещал ее два-три раза в году, дарил детям подарки и оставлял имперские деньги, но то было еще до войны.
- Далеко запрятался, - сказал он мне.
И это вместо приветствия.