Стеклянный город - страница 25
- Да я не прячусь, - ответил я, - здравствуй, Герман.
Он отвернулся. Я разделся, чуя недоброе, он всё молчал. Я подошел, и он вскочил и вцепился в меня, как дикая кошка.
- Щенок! Ублюдок! Мразь! Я долго тебя искал! А ты, оказывается, вот где! Это что, новая роль? Не наигрался еще, скотина?!
- Пусти, - сказал я, скрипя зубами, - я объясню.
- Что ты объяснишь?! Что ты мне можешь объяснить, пьяная свинья!
- Я не пьян.
- Сейчас-то ты не пьян! Ублюдок... Где мои дети?! Где Марта?! Может, ответишь?! Ничтожество! Жалкий комедиант! Притворщик! Как ты мог до такого докатиться!? Как у тебя рука поднялась, мясник?!
Я терпеливо выслушал весь нескончаемый поток обвинений и проклятий, а когда он вцепился мне в шею, даже закрыл глаза. Я знал, что когда-нибудь это случиться - я встречу человека, который меня в этом обвинит, и мне придется-таки держать ответ. Когда я сам себя казнил, я всегда невольно представлял такого человека и сто раз уже перед ним оправдывался. Я только не предполагал, что это будет Герман.
Кто-то заглянул в шатер, и он отцепился.
- Всё в порядке, Бриан?
- Да. Это мой старый знакомый.
- Что-то он у тебя какой-то шумный!
- Давно не виделись.
Мы снова остались вдвоем. Герман глянул на свои руки, как будто запачкал их, потом опустошенно сел на скамью и уронил голову на грудь.
- Кто тебе сказал? - спросил я хрипло.
- Какая разница! - зыркнул он, - об этом знает весь город.
- Весь? - я сглотнул, - город?!
- Они, конечно, не знают, что ты их великий Бриан! Ты великий притворщик, Батисто! Впрочем, ты всегда любил подурить и помахать мечом. Тут тебе самое и место, душегуб. Но когда-нибудь всё равно всё откроется. Это здесь, на войне ты можешь убивать безнаказанно, а дома, у себя дома...
- Тебя я пока не убил, - я уже начал терять терпение, - или ты дашь мне сказать, или я, черт возьми, это сделаю.
Может только сейчас до него дошло, что мне ничего не стоило еще в поле с ним разобраться и сделать так, чтобы он замолчал навсегда. Он наконец смолк.
Я не думал, что он мне поверит, слишком сильна была его боль и велика его ненависть, он давно жил с этим, он привык к этой мысли, но я всё равно попытался. Я рассказал ему от начала до конца историю с кубком.
В палатке становилось всё холоднее, мы подсели вплотную к походной печке и подбросили в нее щепок. Огонь шумел и потрескивал, там внутри, в этих пылающих углях, было, наверное, очень горячо, но не так, как у меня в груди. Я смотрел на полное сомнений и подозрений лицо Германа и думал, что история моя слишком неправдоподобна, чтобы хоть кто-то мне поверил, и чтобы я смог отмыться от этого позора. Узнать бы только, кто это так жестоко "пошутил" надо мной!
- Слишком поздно я приехал, - сказал мой зять, - я собирался к вам летом, но Мемнон уже готовился к войне и не отпускал меня ни на шаг от себя.
- Поздно, - согласился я, - мы влезли в такие долги, что даже стали продавать наши статуи. Ты же знаешь, какой из меня добытчик!
Он посмотрел презрительно. Он знал.
- Ну, так и продавали бы всякую мелочь! А зачем вы продали Диониса?
- Диониса? С чего ты взял?
- С того, что ваш Дионис стоит у Мемнона в мраморной гостиной.
- Как? - оторопел я, - не может быть! Если только Карлос...
- Карлос никогда в жизни не продал бы семейную реликвию! Он убил бы тебя за это, если бы... если бы не за то.
Я подумал, что какое-то время дом был пуст, и Диониса вполне могли украсть. А вот дяде Карлосу, который меня терпеть не может, ничего уже не объяснишь. Да и какая теперь разница? Родной город для меня закрыт уже навсегда. Если я еще надеялся, что никто ничего толком не знает, и спустя много лет всё забудется, то теперь эти надежды рухнули.
Мы надолго замолчали. Герман смотрел на меня уже без прежней ненависти, но всё равно с великим подозрением.
- И что ты собираешься со мной делать?
- Что? Да ничего. Бери шубу, бери коня и проваливай к своим.
- Спасибо.
- Тебе спасибо, что ты меня предупредил. Скажи только, откуда? Откуда весь город знает, что это я их убил?