Стихи 1984 – 2016 - страница 3

нагим, дрожащим и подверженным влияньям

несуществующих в прошедшем мире сил.

1996

Охотник спит. Во сне он видит небо

и перелетных птиц, и Бога, и грозу.

Но жизнь еще не превратилась в эпос,

а превращается.

Когда же я проснусь

стоящим в воздухе меж ведьм и цеппелинов,

между тобою - и другой тобой,

меж Богом и грозой, сосною и осиной,

толкающим под бок себя - само собой

охотник (тоже я), очнувшись от скольженья

в неведомую даль, приличную копью -

не человеку, скажет с сожаленьем:

"Я победил. Я больше не пою." -

и превращение закончится. Отныне -

пляша, охотясь, бдя - я знаю, что уйти

из сна уже нельзя.

Но бдя и в той картине

я больше не пою - я победил.

1996

Апрель - сними пальто или одень пальто,

но март уже прошел, а май все за лесами,

и как-то все не так, и номера лото

мы называем вслух, как старцы, приосанясь.

Послать бы это все, и, скинув лет 500,

вновь ставшую тобой безумную старуху

расцеловать во все, пока кровавый рот

мне шепчет номера в разинутое ухо.

И дай Бог помнить вновь: мы ветер и огонь -

ни жалости к себе, ни жалости к другому,

ты выжигаешь плоть, я разрываю сон -

и мы стоим как дым над разоренным домом.

И в общем все равно, какая плоть горит,

чья выкипает кровь, кто жарится на сале -

взглянув издалека, Свидетель говорит:

- Я вижу ясный свет - такой же, как в начале.

1996

Проснешься ночью - рядом никого.

И заорешь, и свет зажжешь в квартире,

и обойдешь ее, дрожащий и нагой -

но никого. Тогда, на счет четыре,

подскочишь к зеркалу. Там тоже никого.

Нет, кто-то есть, но далеко, как в тире

темнеет силуэт, а ты, сказав "огонь"

издалека, как из другого мира -

бабах! - и я в стекле, чудесно не разбитом,

взираю на себя, без малого убитый

(или убитый), легкий и пустой,

без биографии, в неведомом сегодня,

не нужный никому, ни для чего не годный,

и, стало быть, бессмертный - как и до.

1996

Любимая, цо-цо!

В каких иных краях

ты говоришь "вот-вот", идя на запах крови,

какой сейчас козел с цветами на рогах

идет куда ведешь, не чувствуя дурного?

Зачем тебе козел. Приди назад и пей.

Ведь это не пустяк, - и нам, как паразитам,

живущим друг на друге, по себе

не будет врозь. Так грустно быть забытым

и видеть те же сны на тех же простынях,

про то как наконец - или в конце концов -

услышу звук ключа, услышу шум в сенях

и прыгну в темноту:

Любимая, цо-цо!

1996

Молчание. Полет. Пустые облака.

Простые сны. Отсутствию сюжета

все проще выглядеть движением песка,

происходящим в результате ветра.

Трехчасовая ночь, когда дневной ландшафт

вдруг вносят в комнату и сразу же выносят,

и бледный свет, оставшийся лежать

на некоторое время, произносит:

- Стой где поставлен, но не продолжай.

Вопроса не было, но, в качестве ответа:

вживаясь в роль сверкучего ножа,

не помнишь разницы меж Богом и туалетом.

1996

На пасху ты приснишься мне - нагая

или одетая - но ты приснишься. Вся

не то чтоб прежняя, не то чтобы иная,

а лишь далекая, как журавлей косяк,

летящий жрать лягух в неведомых болотах

и лепетать сквозь сон на старом языке -

всегда умышленном - без времени и рода,

где все как было, и, без линий на руке,

с лицом, рисуемым за завтраком к обеду

и за обедом к ужину, опять

стирающимся к вечеру - не ведать,

что происходит, продолжая спать.

1996

Война окончена. Войска отведены,

но население, подавшись в партизаны

все целиком, простор чужой страны

уже освоило. Чужими голосами

(для конспирации) друг с другом говоря,

живет чужим манером и порою

глядит как родина - а там живет, борясь,

иное населенье. И герои

уже задумчивы - вернуться бы назад.

Но завтра сабантуй, а детям в школу скоро.

И лишь войска, волнуясь и глазам

не доверяя, нервно сушат порох.

1996

С того света на тот продвигается некий герой.

Он мужчина. Он женщина. Он существо без обличья.

Он один, его несколько. В зеркало глядя, порой

сомневаешься в том, что ты весь здесь присутствуешь лично.

Взять тебя и меня - помещенные в ветхий ландшафт,