Странная девочка - страница 52

— Спасибо! У меня есть, — смутилась Катя и принялась дёргать верёвочку на своём свёртке. — Скушайте вы, пожалуйста, мой пирожок.

— Не развязывай, — остановила её тётенька и положила Кате на колени булочку. — Мне сейчас выходить. Так смотри же, не заблудись. Что-то меня сомнение берёт… Если б не слезать сейчас, прямо проводила бы тебя, пичугу.

Тётенька подхватила свои кошёлки, улыбнулась Кате, покачала головой и направилась к выходу. Катя смотрела ей вслед. Как жаль, что такая добрая тётенька уже доехала до места!

Поезд с опустевшими вагонами и с паровозом остался стоять на рельсах, а Катя ушла.

Пока ехала в поезде, больше всего на свете Кате хотелось доехать и вылезти. А там всё пойдёт легко и просто. У кого-нибудь она спросит, как идти в Дубки. Побежит со всех ног туда, куда ей покажут. И… «Тимочка мой маленький, здравствуй!»

Наконец это случилось: она доехала. Позади скамейка, на которой она тряслась от страха, и сонное качанье поезда, и вертящиеся деревья за окном, и — контролёр!

А на сердце у Кати не легче. В поезде-то хоть тётенька с кошёлками была — до чего же оказалась хорошая!

Катя медленно идёт по какой-то улице. Прохожих кругом немного. У кого же спросить про Дубки? От робости и застенчивости у Кати язык присыхает к нёбу, она не может заставить себя заговорить с незнакомыми.

Витрина магазина. Какого, неизвестно: витрина пуста. За ней громоздятся доски, прислонённые к столам. Всё перепачкано извёсткой. Наверно, в этом магазине идёт ремонт.

Катя бесцельно, просто, чтобы собраться с духом, смотрит на доски и сбоку, в стекле витрины, видит часы. Который же это час? Катя глядит на часы, и на лице у неё недоумение. Что такое? Уже давным-давно она умеет узнавать время по часам, а тут ничего не понимает. На круглом циферблате больших часов очень странные закорючки вместо цифр, — Катя таких никогда не видела.

«Тут и часы не такие», — думает она с тоской и отходит от витрины, так и не догадавшись, что разглядывала она не самые часы, висящие у стены дома, а их отражение в толстом витринном стекле.

Катя то идёт, еле переступая ногами, то останавливается и стоит, озираясь по сторонам. Наконец она делает невероятное усилие и обращается к идущей мимо пожилой женщине с усталым и как будто добрым лицом.

— Скажите, пожалуйста…

Свой собственный голос кажется Кате до противности тоненьким. Услышала ли его женщина? Да, услышала. Она останавливается и наклоняется:

— Ты что-то сказала мне, девочка?

— Да, сказала. Скажите, пожалуйста, где Дубки?

— Какие дубки? Я тут дубков не вижу. — Вот берёза, а вон там тополь.

— Мне не дерево надо, а деревню, — удивляясь недогадливости женщины, говорит Катя. — Дубки — это деревня, там сейчас моя тётя живёт у двоюродной бабушки.

— У двоюродной бабушки, — машинально повторяет женщина и вдруг улыбается, на носу у неё собираются морщинки. Но, взглянув в Катино лицо, она перестаёт улыбаться, а наоборот, хмурится. Морщинки с носа переходят на лоб. — Как, ты сказала, называется эта деревня, где твоя тётя с… бабушкой?

— Дубки! — твёрдо говорит Катя.

— Дубки, Дубки… — соображает женщина. — По-моему, здесь такой деревни и нет.

Катя моментально пугается и от испуга краснеет. Она вот-вот заплачет. Но ведь не могли же в самом деле увезти Тимочку в деревню, которой нет!

— Такая деревня должна быть! — заявляет она строго. — Её не может не быть!

— Да ты не волнуйся, деточка, — успокаивает её женщина. — Может быть, и есть такая деревня, да я что-то не вспомню. А ты из Ленинграда приехала? С кем ты приехала?

Но Катя, не ответив, невежливо бежит прочь. К чему разговаривать с тёткой, которая не помнит Дубки? Ведь это не просто какая-то там деревня. Туда увезли Катиного брата!

От беспокойства, что она не найдёт Дубки, Катю покидает робость.

Прохожие оглядываются на девочку в сбившемся на затылок берете и в расстёгнутом пальтишке. Девочка кидается к мужчине в высоких сапогах и о чём-то его спрашивает. На боку у мужчины свисает из-под пиджака верёвочный хвост — наверно, засунул кнут за пояс. Мужчина мотает отрицательно головой. Тогда девочка бросается к сгорбленной старушке и сейчас же отбегает. На усталом большеглазом лице девочки тревога и умоляющая настойчивость.