Странная фотография - страница 39
— Ой, точно — он, а где это? — так и подскочила Сеня.
— Возле Рождественки на спуске к Трубной площади — там его и ищи. Я тебе могу список книг составить, если тебя так монастыри интересуют… ты, случайно, не в монашки ли собралась?
— Ой, Илья Викторович, спасибо вам! Я за списком к вам подойду, обязательно! А в монашки — да, нет пока…
И после уроков девчонка рванула на Трубную.
Место тихое, пустынное, двухэтажные строения, в которых, наверно, раньше были кельи монашек, а может и трапезная… Ох, как глубоко в землю церковь осела — вкруг неё траншея прорыта чуть ли не двухметровая… Сеня вспомнила, что когда уровень земли с долгим течением времени медленно поднимается, это называется возрастанием культурного слоя: не церковь осела, а земля за столетия вокруг наросла. А прежде уровень земли был значительно ниже, там, где фундамент церкви стоит.
Все точно: вот и старинные надгробия со стертыми надписями. Плиты со сколами посерели от времени, и стоят одни-одинешеньки, никто не придет, не присядет, не вспомнит… грустное зрелище. А, вон чуть подальше и деревянное строение вроде барака. Все как во сне, значит сон вещий! Бабушка не зря её позвала. Осталось только найти ту, с кем баба Дина велела поговорить…
— Я знала, что ты найдешь дорогу, — раздался негромкий голос у неё за спиной. — Ты пришла вовремя.
Сеня стремительно обернулась. Сухонькая, почти бесплотная старушка стояла подле нее, и как только подобралась так неслышно?! Хотя, чего удивляться: шаги её мелкие, легкие, на ногах мягкие боты из войлока, вот и не слышно… Волосы гладко зачесаны и забраны под черный платок, он повязан почти по самые брови, только у глаз на ветру колышется белая прядка. Спина круглая, согнутая, руки трясутся, пальцы узловатые, скрюченные, кожа на них, как у черепахи…
«Прямо черепаха Тортилла!» — мелькнуло у Сени. Ей показалось, старуха-монахиня её видит насквозь — такой у той был пристальный взгляд…
— Вы меня ждали? — спросила девочка, немного робея, но чувствуя себя так, точно они с этой женщиной давно знали друг друга.
— Я тебя позвала, — ответила та и пошла, жестом приглашая следовать за собой.
Старица шла, вернее плыла по земле, почти не касаясь её. Ростом она едва ли была выше Сени — ну, может, только чуть-чуть. И несмотря на согбенную спину, на дрожащие пальцы, Сеня и не подумала бы назвать её дряхлой. И уж совсем трудно было сказать о возрасте шедшей впереди, когда она на ходу оглядывалась и ободряюще улыбалась Сене, потому что глаза ее… нет, таких глаз старость не знает!
У неё были детские глаза. Широко раскрытые и чуть удивленные, они светились ясным и ровным светом. Казалось эти глаза, окаймленные сетью морщин, были плотью от плоти небес, раскинувших свой прозрачный осенний шатер над их головами. Но этот свет был проникнут мудростью, любовью и добротой, которые вместе явлены на земле только в образе человеческом…
Скоро они подошли к дощатому длинному домику, чьи окна были едва ли не вровень с землей — так глубоко этот домик врос в землю. Вошли… Низенький потолок, на окошках — горшки с геранью. В углу — деревянный топчанчик, прикрытый вытертым байковым одеялом, у стены — деревянный стол, по сторонам — лавки. На стенах несколько полочек, где стояли старинные книги в кожаных переплетах, глиняная посуда, да стопки льняного белья и полотенец. Ни шкафа, ни комода в комнате не было. На столе стояла керамическая вазочка с отбитым краем, в которой цвели васильки, по стенам на гвоздях висели пучки сухих трав и кореньев. В углу против входа в загадочном свете лампадки на Сеню смотрел Спаситель. Под этой большой иконой была другая поменьше Божья матерь с младенцем. Ризы этой иконы млечно светились отблеском жемчугов.
Вошедшая села на лавку возле стола и пригласила девочку сесть напротив. Та уселась и поглядела на васильки, стоявшие на столе — ей никогда прежде не доводилось видеть таких синих и таких крупных. И откуда ж они здесь в Москве, да ещё в октябре…
— Осень нынче теплая, вот они и не хотят с землей расставаться, ответила старица на немой вопрос своей гостьи, перехватив её взгляд. — Тут в канавке цветут. Чудо!