Странный мир - страница 2
— Ничего, образуется, — сказала она. — Вернётесь домой, и всё будет хорошо. Расскажите про дочку.
— Она умница, моя Ирочка… — (Ира вздрогнула). — Молоденькая совсем, двадцать два ей. — (Ира вздрогнула ещё раз). — Хозяюшка, всё по дому делает, мамке помогает. Вот только судьба у неё не сложилась, — он помрачнел. — Бросил её негодяй проклятый. Закружил голову и бросил.
— Другого найдёт, — ободряюще сказала Ира. — Молодая ещё!
— Возраст ни при чём, когда жизнь не нужна. У тебя любовь была? — придвинулся мужичок, переходя на ты.
Ира испуганно помотала головой и отъехала по скамейке на полметра.
— А у неё была. Как сглазили девку — не спит, не ест, одно слово — жить не хочет. Страшная это болезнь — любовь. Упаси от неё бог.
Ира вздохнула.
— Оно и понять можно, — продолжал мужичок, — красивый он. Повелась на красоту — и сгубила себя. Как будто в мужике красота главное. Актёришка несчастный. В прежние времена таких даже на кладбище не хоронили, и правильно делали. Я-то его хоть где бы закопал, хоть на кладбище, хоть рядом, негодяя такого.
Он махнул рукой и отвернулся. Из динамика послышался оглушительный бубнёж пополам с треском, и Ира встала.
— Мой автобус. Не переживайте, всё будет нормально. Счастливо до дома добраться!
— Спасибо за чай, — поблагодарил мужичок.
В захолустных городах автобусы запросто могут уйти раньше времени, и Ира поторопилась занять своё место. Двухсоткилограммовая контролёрша не глядя порвала билетик, Ира положила его в карман и стала смотреть в окно. Когда автобус отъезжал, она случайно оглянулась и увидела, что смешной мужичок бежит по тротуару, кричит и отчаянно машет ей рукой. Ира помахала ему в ответ с улыбкой — ну что за чудик! — и отвернулась. Автобус набрал скорость, и мужичок скрылся из виду.
Пока автобус, подскакивая на ухабах, выезжал из города, Ира смотрела в окно и мечтала. По-правде говоря, это было единственное, что она толком умела делать. Последние пять лет она мечтала каждый день одинаково: вот придёт в библиотеку таинственный незнакомец (не такой, как этот с автостанции, а какой-нибудь другой) и, не найдя нужной книги в читальном зале, спустится в хранилище, где — вуаля — познакомится с Ирой.
Другим библиотекаршам везло больше. Они работали с читателями и могли знакомиться сколько хотели, хотя им, старым, толстым и замужним, это было не так необходимо, как Ире. А она, ещё сравнительно молодая и даже симпатичная, в чем её уверяли мама с бабушкой, сидела одна в хранилище, подклеивала рваные корешки и мечтала. Ну и читала, естественно — чтива было пруд пруди.
С первого же дня работы в библиотеке женские романы и популярная психология стали её спутниками на долгие годы. В самом дальнем углу, возле мусорного ведра и совка с веником, которые также входили в ведомство Иры, стоял облезлый жёлтый шкаф, набитый «Санта-Барбарой». Сколько штук этих томов существует в природе, не знает никто, но за пару лет Ира смогла одолеть их все.
Постепенно взрослея, Ира начала понимать, что семьи не будет. Жизнь не изменится, и всё, что осталось, пройдёт в книгохранилище. Здравый смысл безжалостно констатировал, что незнакомец, предназначенный ей в мужья, не продвинется дальше читального зала, поскольку не знает даже о существовании хранилища, а вуаля бывает только в «Санта-Барбаре».
И, хотя время пока было, а до первых морщин и седых волос ей оставалось ещё лет пять, а то и семь, на душе всё чаще скребли кошки. Ира была достаточно умна, чтобы понять неизбежное: несколько десятков одинаковых лет в библиотеке пройдут как миг, а потом начнутся очки, лекарства и одинокая старость. В таком именно порядке. Ну и что там за старостью следует.
Ира жила с матерью и бабушкой, поэтому лекарства и очки видела с детства. Очки терялись, и их дружно искали всей семьей, а приём лекарств был священным ритуалом, не нарушаемым даже на Новый год. Приём лекарств по часам и поиск очков стали символом стабильной жизни. Особенно поиск очков — сколько бы ни покупала Ира маме или бабушке очередную цепочку, очки неизменно продолжали теряться. С цепочкой они даже лучше терялись, потому что за неё их можно было вешать на гвозди в сарае за домом и на деревья в палисаднике.