Странный рыцарь Священной книги - страница 66

Он мог счесть, что алчность моя так велика, что мое появление в крепости — отчаянная попытка получить Книгу, ради обещанного альбигойцами золота. Но мог и тотчас решить — этот человек опасен — и я не знал, как продолжить схватку.

Однако презрение и брезгливость, какие он испытывал ко мне — наемнику, — настолько усыпили в нем бдительность, что он услышал в словах моих лишь подтверждение того, как справедливы его ненависть и недоверие ко мне. Я был таким, каким он видел меня — оборванец, нищий, готовый на любые унижения, лишь бы получить горсть монет. Он взвесил все и нашел, что я слаб и жалок. С этого мгновения он был уже побежден, он проиграл схватку.

Доминиканец сказал:

— Не спеши с признаниями. Они должны прозвучать в слезах и крови, только тогда я поверю тебе. И каждое слово твое должно быть записано. Зачем ты пришел сюда? На что надеешься?

Я сказал ему:

— На милосердие и справедливость.

Он засмеялся.

— Милосердие? Справедливость?

Я сказал:

— Я нашел Тайную книгу. Я забрал ее у еретиков. Вы же ищете ее двести лет и искали бы еще двести.

Он сказал:

— За одно то, что ты прикасался к этой Книге, ты заслуживаешь смерти.

Прекрасно, — они полагали, что я могу похитить Книгу, не прикасаясь к ней? Или я был осужден на смерть уже в тот день, когда переступил порог замка Святого Ангела?

Пока я говорил, я старался расслабиться. И скоро почувствовал, как тело мое обмякло, плечи опустились, вздувшиеся от напряжения жилы на шее перестали пульсировать. Оба стража какое-то время еще держали меня в острых тисках своих ножей, упиравшихся мне в ребра. Но расслабленное мое состояние и внешнее спокойствие ввело их в заблуждение. Руки их разжались, острия ножей оставили мое тело. Теперь мне следовало говорить, и я сказал Доминиканцу:

— Я хочу отправиться в Рим и просить милости у Святого отца.

Доминиканец встал. Вздохнул полной грудью и сказал мне:

— Да, ты отправишься в Рим. Но в виде вороха тряпья и дрожащей плоти, которая только и может, что молить о легкой смерти. И в одном из кувшинов Святого Ангела ты утонешь в своих испражнениях, как хотел утонуть в золоте!

Я сказал ему:

— Вот потому я и бежал от тебя. Из-за ненависти твоей ко мне. Из-за тайной твоей страсти — причинять боль ближнему и радоваться его страданиям.

Он покачал головой и закрыл глаза. Лицо его изменилось — он стал похож на мертвеца. Теперь только увидел я, как он отощал.

Он сказал:

— Ужель ты думаешь, что я счастлив быть судиею? Но сам Господь был первым инквизитором. Он поразил восставших ангелов. Он прогнал строителей Вавилонской башни. Он наказал Каина. Затем Бог возложил это право и тяжкую ношу эту на плечи апостола Петра, а тот передал святым отцам Рима. А те — святому отцу Доминику. Сам Спаситель изрек: «Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают…»

Я уловил в словах его волнение, он будто искал оправдания тому, что вознамерился совершить. Неужто не суждено было мне найти щель в броне нетерпимости его и непреклонности?

Он сказал:

— Услышь слова святого Августина. В молодости он был манихейцем — то бишь богомилом. Прозрел лишь в тридцать два года. Ты ведь не знал этого, да? Святой Августин написал: «Отцы наказывают детей своих, Бог в милосердии Своем поступает так же с людьми. Наказать, подвергнуть истязанию еретика, означает воздать ему любовь».

Слова его звучали торжественно и искренне. Я сказал ему:

— Значит, ты меня любишь?

Он сказал:

— Я спасу тебя, вопреки твоей воле.

Я сказал на это:

— Я помню слова кардинала Уголино ди Сеньи — нетерпимость, нетерпимость, нетерпимость.

Он сказал:

— Это оборотная сторона той же любви.

Я попытался вызвать смешок в пересохшем от горечи горле. И сказал ему:

— Любовь и нетерпимость… Дай мне вина, чтобы полить эти странные слова, и увидеть, что взрастет из них.

Он покачал головой:

— Кончилось время вина, настало время слез и скрежета зубовного.

Я притворился испуганным — что было не трудно, мне и вправду было жутко до дрожи. Я взглянул на бойницу, где висела хоругвь с изображением пса с факелом в зубах. Хоругвь эта не полностью закрывала бойницу — сбоку виднелось синее небо. Было так тихо, что я услышал плеск реки, омывающей подножие башни.